что мы мертвы и у нас не бывает живых чувств. Зато нам дана Связь.
Не могу больше слышать это слово!
— По-моему, у тебя всё в порядке с чувствами, ― отмечаю я шёпотом, ― у тебя с головой не в порядке, но тебе, наверное, в жизни досталось.
— Только переживать за меня не надо, — сурово предупреждает Эйка.
Осенний шквал треплет лёгкое платье, так что видны все изгибы её фигурки, и я снова отвожу взгляд. Если бы Эй мёрзла, было бы естественно её обнять, а так я не нахожу повода.
— Это так обязательно ― видеть нападение в любом слове? ― я всё-таки перехватываю взгляд Эйки и стараюсь смотреть, не мигая, как она. ― Я ничего против тебя не имею, и как человек ты мне нравишься. Просто я тебя понять не могу.
— Нравлюсь как человек? — восхищается Эйка. — А так?
За долю секунды она вновь оказывается рядом, а когти на крыльях выбивают из скалы щебень слева и справа от моей головы. Полное превращение смотрится жутко: все эти клыки, и узкие зрачки, и хвост. Я не замечал, что у неё и хвост есть! Неясно только, к чему это сейчас? Я, наверное, просто не склонен к обморокам. Как тогда поступить? Заорать от ужаса или соврать, что так она мне больше нравится? И то, и другое прозвучит неубедительно, поэтому я тупо смотрю на неё и думаю, что не стоит гулять перед закатом.
— Истеричка, — заключаю я, отодвинув правое крыло — то, что загораживает дорогу, — поохоться, потом договорим.
Если меня не снесёт в океан. Эйка шарахается назад и бесшумно взмывает сквозь водяные струи. К маяку я хромаю в одиночестве, надеясь, что успею обсохнуть, пока она будет шнырять в лесу.
Не тут-то было! Эй уже переменила платье, переплела косу и развела огонь. И ужин взялась готовить — ты подумай! Не хочу я думать. И в комнату не захожу. Сразу тащусь зажигать лампу. Я и так уже опоздал, а погода ненастная. Кораблю легче лёгкого наскочить в потёмках на скалы. Сегодня я не проверяю, насколько пустынна океанская даль. Переодеваться тоже нет настроения. Ковыляя по ступеням, я пытаюсь смириться с тем, что ночь никогда не пройдёт. И дождь не пройдёт. И да, не было никакой нужды выпускать когти! Подумаешь, какие мы грозные… Я тоже кое-что могу, между прочим!
— Я тебе рыбу пожарила, — сообщает Эйка как ни в чём не бывало, — оденься в сухое, а то холодно.
Я отступаю на лестницу, но наверху больше делать нечего, остаётся плестись вниз. Нет, я возвращаюсь, забираю сковородку и только после этого выхожу на воздух. Захлопываю за собой дверь и устраиваюсь на ступеньках. Козырёк над головой хлипкий, мокрый ветер пробирает до костей. Чудесно, так мне и надо! Я дрожу от холода и обжигаюсь о рыбу, в которую Эйка переложила соль, которую надо беречь.
Облизав пальцы, я достаю из кармана Перо и гадаю, как с помощью этой невесомой вещицы можно нагнать такой мути и наделать столько тварей? Вероятно, Перо тут ни при чём. По своему опыту могу сказать, что если нет мозгов, остальное приложится. Будут тебе и твари, и прочие… удовольствия. Правда, что ли, без чувств лучше? А то все чувства скользкие и шершавые!
Солнце, разумеется, село. Парные жёлтые огоньки посверкивают на краю леса, и чёрные тени перебегают между кустами. Не знаю, чего я тут дожидаюсь. Чего-нибудь. А тем временем тени приближаются. Они боятся Пера, но не так, чтобы слишком. Я успеваю закончить ужин и на прощание запускаю в ближайшую морду сковородкой. Достали!
Дверь я закрываю, как всегда, плотно. И запираю на четыре оборота. С ключом я никогда не расстаюсь, но в этот раз чуть не забыл его в замке. Я ощущаю резкую усталость, но нельзя ложиться, не объяснившись. Или договорить завтра, когда мы оба успокоимся?
Всё равно Эйки нет в комнате. Упорхнула на свою охоту. Я не видел, как она улетала, но окно опять настежь, и вода течёт с подоконника. Я не вытираю пол и не хочу сушить одежду. Просто стягиваю с себя всё, кидаю в угол и забираюсь в постель, под тёплый свет покрывала. Закрываю глаза и опять вижу бесконечную череду свинцовых волн. Что-то случилось, но я не понимаю, что именно. А вдруг она не вернётся, вдруг с ней произойдёт несчастье?
Хотя с чего бы? Эйке нет дела до ночи, бури и оборотней. Они все ей родня.
Мой сон ещё тревожнее, чем мысли. Я даже не уверен, что сплю. По крайней мере, я чётко помню её возвращение. Удар оконной рамы, шорох крыльев, а потом платья, прикосновение горячих пальцев к моим волосам, прикосновение ледяных губ к моему виску. Вообще-то, мы условились так не делать, и мне проще притвориться спящим. А то придётся опять ругаться или признать, что я её ждал.
Вернулась, и ладно. Она поправляет на мне одеяло и отходит, но я открываю глаза, лишь когда щёлкает крышка сундука. Луч маяка скользит по полу, высвечивая дорожку из водяных капель. Сверху колотит промозглый дождь, снизу ярятся волки. Я несколько раз задерживаю дыхание, унимая лихорадочный стук сердца. Я хочу, чтобы она вновь так подошла и не уходила. Пусть кидается на меня и мотается незнамо где, но пусть возвращается, это куда важнее. На секунду мне кажется, что это самое важное.
Я мог бы сам пройти эти несколько шагов по комнате. Раз уж нахлынуло помрачение. Но это у меня от долгой скуки, бедняжка не виновата, и нечего её изводить. И так всё слишком запутано. И запутывается, и запутывается… И из путаных мыслей я проваливаюсь в такие же путаные сновидения.
Глава 3
Наутро я просыпаюсь с тяжёлой головой и лёгким жаром. Дождь не прекращается, ветер так и швыряет его о стёкла. Я гашу маяк, но не зажигаю свет в комнате, хотя темень стоит, как ночью. Припадая на разбитую ногу, я брожу вокруг стола, лакомлюсь джемом из банки и силюсь вспомнить, о чём мы спорили накануне? Мне неспокойно и хочется перекинуться с Эйкой парой слов. Или помолчать, раз для разговоров я не гожусь. Она могла бы не спать сегодня так долго, солнца всё равно нет!
Я расставляю на доске стеклянные кораблики, читаю и жду её пробуждения. Перелистываю семнадцатую книгу и натыкаюсь на главу про подводных чудищ. Самое то для тёмного, залитого водой дня. Я ложусь головой на книгу, смотрю на дождь
