дай мне повод, говнюк, ну пожалуйста».
Остыв, Марс сел.
— И сколько же еще этому процессу работать? — нормальным тоном спросил он.
— Установленного графика на этот случай нет в силу его необычного характера, — пояснила Оливер с облегчением — наконец-то успокоился. — Но я буду следить за ним ежесекундно, Мелвин. Обещаю. Буду их подталкивать. А если увижу, что началась волокита, то сделаю выговор. Клянусь. И буду регистрировать ходатайства.
— Знаю, не обманешь, — кивнул он.
— Должно быть, тебе очень нелегко. Когда я услыхала об этом впервые, пришла в полнейшее замешательство. И до сих пор не ведаю, какая была связь между твоими родителями и этим Чарльзом Монтгомери.
— Ну, если связь и есть, они мне не говорили. Может, банальный чужак. Вломился в дом и убил их.
— Но свидетельств взлома не было. И ничего не было украдено. Потому-то полиция и переключила внимание на тебя.
— Но ты-то мне веришь, правда? — поспешно бросил Марс.
— Да, конечно, верю.
Он уставился на нее. «Уж конечно, веришь», — вертелось у него в голове.
— Там, где мы жили, никто дверей не запирал. И не в характере моих родителей было иметь вещи, которые кто-нибудь хотел бы украсть. Ты же знаешь, как мы жили. Отец работал в ломбарде. Мама зарабатывала шитьем, преподаванием испанского и уборкой за другими. — Марс тряхнул головой. — Я собирался все переменить, заиграв в НФЛ. Собирался купить им дом, отложить денег на будущее. Они могли бы бросить работу. У меня были планы. — Хлопнул ладонью по столу. — У меня были планы!
— Знаю, Мелвин, — проронила она.
— Я всегда считал, что это большая ошибка и кто-нибудь в конце концов это сообразит. Что меня выпустят из тюрьмы через несколько месяцев и я буду играть в футбол. А потом прошел год, за ним еще и еще. А потом пять. И десять. А потом… блин!
Он замолк, принявшись мотать головой из стороны в сторону, понурившись. На ламинат капнула слеза. Марс смахнул еще одну ладонью.
— А если я выйду отсюда, что тогда? У меня нет семьи. Нет работы. Ничего нет.
— Штат Техас может выплатить тебе компенсацию.
— Сколько?
— Потолок в двадцать пять тысяч долларов.
— Двадцать пять кусков! — недоверчиво уставился на нее Марс. — И это за двадцать лет моей жизни?!
— Я понимаю, что это чрезвычайно несправедливо, но таков современный закон.
— Ты знаешь, сколько я мог бы заработать в НФЛ?
— Куда больше. Знаю.
— Так что я выйду отсюда, имея, быть может, двадцать пять кусков, а может, и меньше, поскольку это «потолок», — и что тогда?
— С этим мы тебе поможем. Мы поможем найти тебе жилье. И работу.
— И что я буду делать? Елозить шваброй? Может, смогу получить прежнюю работу отца в этом ломбарде… Господи, в этой части Техаса ломбарды делают большой бизнес, потому что ни у кого ни хрена нет.
— Давай не будем забегать вперед, — проговорила Оливер, старясь сохранять ровный и спокойный тон.
— Даже если меня выпустят, то могут не амнистировать. А это означает, что у меня в личном деле будет значиться обвинение в двух убийствах. Кто тогда наймет мою задницу? Скажешь мне это? Скажи мне!
Марс видел, что с каждой секундой ей становится все более не по себе.
«Маленькая белая женщина — большой злой черный мужик. Вот что она видит. Только это она и видит. А ведь она на моей стороне».
Он отвел глаза, и тон его снова изменился.
— Дьявол, в толк не возьму, к чему мы вообще об этом толкуем. Меня ни за что не выпустят отсюда, Мэри.
— Мелвин, им придется, если ты невиновен.
— Я был невиновен двадцать треклятых лет, — огрызнулся он. — И какая разница?
— В смысле, если будут исчерпывающие доказательства твоей невиновности, держать тебя в тюрьме не смогут.
— Вот даже как? По всей стране десятки таких бакланов. Их невиновность доказана, как ты и сказала. Годы назад. И угадай что? Они по-прежнему за решеткой. Одному козлу сказали, что срок его апелляции истек, так что он в жопе, хоть и знали, что он этого не делал. Другой отсидел свой срок за преступления, которых не совершал, но из-за каких-то сраных правовых формальностей ему сказали, что надо отсидеть еще четыре года, и тогда, может быть, его выпустят. А еще чел звезданул надзирателю, так что ему припаяли новый срок, хотя он вообще не должен был чалиться на нарах. Так что не говори мне, что они должны делать хоть что-то. Они творят что хотят. Вот оно как.
— Мы позаботимся, чтобы в твоем случае этого не случилось. — Адвокат принялась собирать вещи. — Теперь мне пора. Но я свяжусь с тобой, как только что-нибудь узнаю.
Она встала, и Марс поднял на нее глаза.
— Я сержусь не на тебя, Мэри. Просто сейчас я сержусь на… на все.
— Я понимаю, — искренне призналась она. — Поверь. Сомневаюсь, что я была бы настолько же невозмутимой, как ты.
И ушла.
А Марс просто сидел на месте, пока надзиратель не подошел и не велел оторвать жопу от стула.
Цепи вернулись.
Явился Мозгляк и всю дорогу подталкивал его дубинкой в спину с такой силой, что Мелвин морщился от боли.
— Что говорит твоя адвокатша, Джамбо? — полюбопытствовал Мозгляк.
Марс по давней привычке промолчал.
— А, это же не подлежит огласке, точно. Только между нами. Хочешь ей впердолить, Джамбо? Отведать жопы белой женщины? Навалиться на нее? Раньше это было супротив закона, чтоб черный делал это с белой женщиной. Надо бы и теперича. Белая девушка не должна хотеть, чтобы зверюга наваливался на нее. Верно?
Он снова ткнул Марса в поясницу.
Мелвин обернулся к нему:
— Когда я отсюда выйду, давай выпьем, лады? Я тебя уважу. Потусуемся. Вместе.
Мозгляк фыркнул и вдруг застыл, когда весь смысл слов Марса врезался в него, как фура на полном ходу.
Больше по пути до самой камеры не было ни единого тычка дубинкой.
Глава 7
Когда Богарт и Джеймисон вернулись в полвторого дня, Декер уже успел принять душ, побриться, надеть другой комплект одежды — джинсы, фланелевая рубашка под свитер — и обуть заляпанные грязью ботинки. У него имелся деловой костюм, приобретенный еще в Берлингтоне, когда он претендовал на роль адвоката, но грязный и запиханный на самое дно дорожной сумки.
Богарт был в безупречном костюме, накрахмаленной рубашке с жестким воротничком и галстуком в турецких огурцах. Джеймисон облачилась в слаксы, жакет и кремовую блузку, а на ногах у нее были стильные сандалии на высоком каблуке со шнуровкой, выглядевшие новехонькими.
