отпустил, сказав, что через час будет готов обед… Обед состоял только из двух блюд: супа и жаркого, но зато вдоволь прекрасного Донского вина… Прошло, конечно, полчаса времени, что мы оставили Леово, как вдруг Александр Сергеевич разразился ужасным хохотом… он объяснил мне, что суп был из куропаток, с крупно-накрошенным картофелем, а жаркое из курицы. "Я люблю казаков за то, что они своеобразничают и не придерживаются во вкусе общепринятым правилам. У нас, да и у всех, сварили бы суп из курицы, а куропатку бы зажарили, а у них наоборот!" И опять залился хохотом[74].
И. П. Липранди. РА 1866, стр. 1282–1283.
[Аккерман. На обеде у полковника А. Г. Непенина[75]].
… Непенин спросил меня вполголоса, но так, что Александр Сергеевич мог услышать: "Что это тот Пушкин, который написал — Буянова[76]?" После обеда… Пушкин подошел ко мне, как бы оскорбленный вопросом Непенина, и наградил его многими эпитетами… На вопрос мой, что разве эта пьеса так плоха, что он может за нее краснеть? — "Совсем не плоха, — отвечал он, — она оригинальна и лучшее из всего того, что дядя написал". — "Так что же; пускай Непенин и думает, что она ваша". Пушкин показался мне как бы успокоившимся, он сказал только: "Как же полковник, и еще георгиевский кавалер, не мог сообразить моих лет с появлением рассказа!"[77]
И. П. Липранди. РА 1866, стр. 1452–1453.
1821–1822 гг.
Кишинев.
* Пушкину пришлось играть всю ночь и проиграться до копейки. Воротясь с рассветом на свою квартиру, он зашел в бакалейную лавку купца Петрова и потребовал вина. Нужно было заплатить, а денег не было, тогда Пушкин предложил хозяину послать с ним на квартиру приказчика за получением денег.
"Ничего, будет за вами, — сказал хозяин, — вы не захотите нашего".
"Да ведь вы меня не знаете?"
"Как не знаем — вы господин Пушкин".
"Что я Пушкин — вы это знаете, но дело в том, отдам ли я вам деньги, это наверно вы никак не можете знать", — отвечал Пушкин и, с этими словами, снял фуражку и положил ее перед купцом, потом сказал следующее: "Заметно вы, г-н Петров, хотите действовать против собственных убеждений. Ведь вы очень хорошо знаете принятое всеми народами правило: "почитай всех честными и живи со всеми как с плутами", а потому, — прибавил Пушкин, указывая на фуражку, — я вам оставляю ее в обеспечение".
Н. Гербановский. Несколько слов о пребывании Пушкина в г. Кишиневе. "Новороссийские Ведомости" 1869, № 49.
… Однажды в обществе одна дама, не поняв его [Пушкина] шутки, сказала ему дерзость. "Вы должны отвечать за дерзость жены своей", — сказал он ее мужу. Но бояр равнодушно объявил, что он не отвечает за поступки жены своей. "Так я вас заставлю знать честь и отвечать за нее", — вскричал Пушкин, и неприятность, сделанная Пушкину женою, отозвалась на муже.
А. Ф. Вельтман[78]. Воспоминания. Майков, стр. 127.
1821–1823 гг.
*Я не могу не засвидетельствовать… нижеследующий рассказ об его [Пушкина] жизни в Кишиневе. Он там квартировал против тюрьмы или острога, куда, с позволения начальства, часто ходил разговаривать с арестантами, расспрашивать об их удальстве. Все они охотно друг перед другом старались занимать его своими похождениями, особенно главный, первостатейный каторжник, всеми уважаемый, до того полюбил сочинителя, что однажды вечером сказал ему:
"Ну, Пушкин, прощай… уж завтра не найдешь меня здесь".
"На Владимирку?"
"На все четыре!"
"Как так?"
"А так: клетка надломлена, настанет ночь, а мы — ночные птицы и вольные! Прощай, брат, сочинитель".
"При такой дружеской откровенности, — продолжал Пушкин, — я ни на минуту не допустил мысли о доносе, пошел домой, поработал и лег спать. Ночью барабан бьет тревогу/ Я, надев архалук, сбежал с горы в крепость, из ворот команда бежит во все стороны с криком: "Лови, лови!" Я вбегаю в ворота… Какая картина поражает меня: барабанщик, мальчик 16 или 17 лет, бьет азартно тревогу, а у него по лицу струится кровь и глаз, вырванный из своей орбиты, висит на щеке! Этот молодец ночью зачем-то вышел на воздух и, увидя, что какие-то тени мелькают по стене, схватил барабан и забил тревогу… в эту-то минуту один из беглецов, пробегая мимо, ударил его ножем в глаз! Многих переловили, а мой друг убежал. Но этого героя-барабан-щика я не могу забыть!"
Н. И. Куликов[79]. Пушкин и Нащокин. PC 1881, № 8, стр. 613–614.
1822 г.
[X-в распространил слух, будто бы он отбил у Пушкина одну гречанку. Ред.]. Ссоры и неудовольствие между ними обыкновенно оканчивались смехом и примирением, которое завершалось тем, что Пушкин бросал X-ва на диван и садился на него верхом (один из любимых тогда приемов Пушкина)… приговаривая: "Не отбивай у меня гречанок"…
И. П. Лилранди. РА 1866, стр. 1230.
Каменка[80].
[Заговорщики, в Каменке, обсуждали с А. Н. Раевским[81] — и Пушкиным возможности организации тайного общества, обратив потом весь разговор в шутку. Ред] Пушкин… был очень взволнован; он перед этим уверился, что тайное общество или существует, или тут же получит свое начало, и он будет его членом; но, когда увидел, что из этого вышла только шутка, он встал, раскрасневшись, и сказал со слезой на глазах: "Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка". В эту минуту он был точно прекрасен.
И. Д. Якушкин[82]. Записки, М. 1905, стр. 51–52.
Однажды за обедом он сидел возле меня и, раскрасневшись, смотрел так ужасно на хорошенькую девочку[83], что она, бедная, не знала, что делать, и готова была заплакать; мне стало ее жалко, и я сказал Пушкину вполголоса: "Посмотрите, что вы делаете; вашими нескромными взглядами вы совершенно смутили бедное дитя". "Я хочу наказать кокетку, — отвечал он; — прежде она со мной любезничала, а теперь прикидывается жестокой и не хочет взглянуть на меня".
И. Д. Якушкин. Записки, М. 1905, стр. 49.
Январь.
Кишинев (в казино).
С[таро]в[84]… подошел к Пушкину, только что кончившему свою фигуру. "Вы сделали невежливость моему офицеру, — сказал С[таро]в, взглянув решительно на Пушкина, — так не угодно ли вам извиниться перед ним, или вы будете иметь дело лично со мной". — "В чем извиняться, полковник, — отвечал быстро Пушкин, — я не знаю; что же касается до вас, то я к вашим услугам". — "Так до завтра, Александр Сергеевич". — "Очень хорошо, полковник": Пожав друг другу
