каменное лицо. «Может, и прав Пронька, когда нечистую везде видит, – Олексич перекрестился. – Не добрые это люди, ох, недобрые, кто бы они ни были». Уже было ясно, что Бог опять милосерден к ольговцам, и им не придется удирать от неведомого врага, но все равно Демьяна не покидало чувство дурного предзнаменования.
Через какое-то время вслед удаляющимся к окаему всадникам показалась стая волков, она брела в том же направлении, что и отряд.
– Следом бегут, как псы верные, – усмехнулся Горшеня, – Поживы какой ждут.
Несмотря на внешнюю бодрость, в голосе старого воя тоже чувствовалась срывающаяся тревога. Видать не только Демьяну померещилось недоброе.
– Вот и пусть за ними крадутся, – подал голос Первуша, – а мы с Божьей помощью своих догонять поспешим.
– Как думаете, на нашу дружину эти не могли напороться, едут ведь с восхода, может сеча была? – спросил у десятников боярин.
– Не видать, чтобы раненых тащили, – заметил Горшеня. – Да и сбились мы к полудню, наши севернее прошли.
– Дай-то Бог.
3
Дождавшись, когда чужой отряд и следующие за ними волки скроются за горизонтом, ольговцы поспешили в дорогу. Демьян на прощание незаметно кинул взгляд в сторону бабы. Та по-прежнему невозмутимо взирала на снежные дали. «Спасибо», – про себя сказал он ей, и тут же, устыдившись, кинулся шептать молитву Пресвятой Богородице.
«Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, может ты через эту идолицу мне спасение послала. Ежели же сейчас мыслями этими грешу, то прости неразумного. Исповедаюсь, как возможность будет».
Сначала пробираться через заметенную снегом степь было трудно, но вскоре путники вышли на протоптанную чужими копытами дорогу, и лошадки побежали порезвее.
– Я так думаю, чтобы снова не заплутать, надо двигать на восход, пока Дон не встретим, а там уж к полуночи25 завернем на Вороножские леса, – предложил Горшеня, – а на заставах рязанских поспрошаем, куда наши подевались.
– Это верно, – впервые согласился со старым десятником Первуша. – Тем более, что дружина эта волчья с восхода пришла, дорогу нам уже протоптала. Вот по их тропочке с ветерком и поскачем.
Все как-то приободрились, повеселели. Полились шутки, опять припомнили Вьюну, как он ночью на бабу половецкую напасть хотел. Осип добродушно отмахивался, мол, сами б на моем месте попробовали бы в темноте, да в метель чего углядеть, а там бы и зубоскалили.
Через несколько верст они наткнулись на место ночевки чужой дружины: на широкой поляне посреди небольшой дубравы, у подножия очередного мелового холма, виднелись с десяток пепелищ, некоторые еще дымились. Всюду валялись обглоданные кости и следы крови. Очевидно, люди закололи какую-то живность себе на ужин. На запах жареного мяса и крови сбежались волки. Вначале, судя по следам лап, хищники держались на приличном расстоянии, а потом, когда отряд отъехал, кинулись обгладывать, то, что осталось от человеческого пиршества, и, не насытившись, последовали дальше за людьми.
– Богато живут, – бросил Первуша, глотая слюну, – еды видно вдоволь, раз хватает и серых приманивать.
Не останавливаясь, ольговцы поехали дальше.
Вытоптанная неведомым отрядом дорога начала уходить с холма вниз, там в широкой балке раскинулся еще один лесок. Над деревьями испуганным кругом метались вороны, сварливо каркая на кого-то внизу. Что-то манило их в чащу, но неведомая сила не давала спуститься. И от этого воронье выходило из себя, поднимая гомон.
Ольговцы, не сговариваясь, потянулись за оружием. Замедлив, разрезвившихся на морозе лошадок, они медленно стали спускаться в овраг. Какая еще незримая пока опасность могла ждать на дне?
Вертя головами и внимательно всматриваясь вдаль, отряд углубился в лес. Глазастый Проня сразу приметил вдоль тропы следы двух босых ног, и пятна свежей крови. Все удивленно переглянулись. Странный след шел вначале параллельно дороге, а потом резко уходил в сторону чащи, туда, где кружило воронье. В том же направлении тянулись и многочисленные волчьи следы. Выходит, еще одна стая загоняла какого-то разутого бедолагу. До слуха явственно долетел рык нескольких пастей.
Демьян первым хлестнул Зорянку, рванув за деревья, следом кинулись остальные. Рычание стало слышаться все громче и громче. Когда разгоряченная лошадь боярина, ломая кусты, ввалилась на проплешину, волки, сгрудившиеся вокруг дикой яблони, замерли, оценивая противника. Самый крупный, очевидно вожак, хотел уже кинуться на Демьяна, но за спиной Олексича появились его дружинники. Не дожидаясь плетей, хищники кинулись наутек.
На старой яблоне, в одних портах, по пояс голый и босой, сидел парень, на вид не больше двадцати лет от роду. Побелевшими пальцами он судорожно вцепился в крону дерева, глаза были закрыты, губы отливали синевой. Из рваной раны на лодыжке медленно капала кровь.
– Эй, ты живой?! – крикнул ему Первуша.
Глаза медленно открылись, губы зашевелились, но ничего произнести не смогли.
– Снимайте его, живо! – приказал Демьян, – да костер разводите. Пронька, у тебя кожух запасной есть, сюда давай!
Двое дружинников полезли на дерево снимать несчастного, они с трудом расцепили окоченевшие руки и стащили парня вниз.
– Не жилец, – глядя на мертвенно-белую кожу, заявил Проня, с явным сожалением отдавая для незнакомца кожух.
– До ста лет проживет, – весело отозвался Горшеня, быстро растирая бедолаге пальцы ног и ступни, – живучий! Вы мне две сумы найдите, я их разрежу, да ему обувку справлю. В мороз босиком негоже бродить.
– А мои сапоги где? – прошептал незнакомец.
– Вот те раз! – всплеснул руками десятник. – Да откуда ж мы знаем, милый, где твои сапоги!
– Отдайте, они старые, поношенные, вам за них ничего не выручить, а это отца память. В них помереть хочу! – парень разволновался, вцепившись в руку Горшени.
– Видать у тебя от холода разум помутился, – старый вой по-отцовски похлопал несчастного по плечу, и принялся перевязывать холстиной раненую лодыжку. – Мы тебя, мил человек, первый раз видим, и уже босого.
Ярким озорным пламенем вспыхнул костер, от него сразу же пошла горячая волна. У несчастного порозовели щеки, до этого скрюченные пальцы рук медленно стали разжиматься.
– Воду ставь, кипяточку ему надобно хлебнуть! – крикнул Горшеня Проньке, продолжавшему в сторонке оплакивать свою шубу.
– Ты кто? – обратился к незнакомцу уже Демьян.
– А вы кто? – испуганно оглядываясь, вопросом на вопрос ответил парень.
– Вот ведь, нахал! – возмутился Пронька. – А еще в моем кожухе сидит!
– Ты кто? – повторил Демьян без злобы, но по тверже.
– Не скажу, пока сами не скажитесь, – глаза незнакомца зло сверкнули.
– Вот ведь волчонок! – ахнул Первуша, – Ты как с боярином то разговариваешь, неблагодарный!
– Оборотень он! – заорал Пронька, часто крестясь и пятясь назад. – Голый в мороз, да еще среди волков, точно оборотень! От того нечистый и не сказывается!
– Сам ты оборотень! – разозлился парень, показывая на груди веревочку с распятием. Демьян понял,
