раз. После чего автомобиль развернулся и уехал назад в Ростов.
Неунывающий Голубов 29 марта въехал в станицу Заплавскую в окружении казаков станицы Богаевская. Они уверяли его, что их станица готова к восстанию. Было видно, что и в Заплавской не спокойно, станица бурлила сходками. На крыльцо правления вышел станичный атаман, знакомый Голобову.
– ЗдорОво ночевали, станичники, – сказал атаман Голобову.
– Слава Богу.
– А ты, Николай Матвеевич, ноне за красных, али за кадетов?
– Я ноне за казаков.
– А был за красных.
– А кто не был? Как большевиков ждали на Дону. От ярма царского освободят! Дождались! Освободят пулей в лоб!
– Да ты их сам в Новочеркасск-то привёл!
– Ну, грешен! Кто Богу не грешен, кто царю не виноват? Исправлю!
– Время-то, убежало.
– Нагоню!
Станичный атаман посмотрел на Голубова недоверчиво и предложил:
– Отдохни, Николай Матвеевич, сойди с коня, расскажи казакам о положении в области.
Это было на руку Голобову. Он собственно и добивался скорейшего восстания казаков на Дону, что бы самому возглавить его.
Зашли в правление, Голубов сел на стол, винтовку положил на колени, начал речь. Говорил он четыре часа: хвалил себя, хвастал заслугами перед казаками, а свою службу у большевиков упомянул вскользь, как малозначительный эпизод своей жизни.
Первыми о восстании в станице Кривянской узнали в станице Раздорская и поспешили им на помощь. Одним из взводов раздорцев командовал студент Фёдор Пухляков. Тощий, длинный с вытянутым лицом он совершенно не соответствовал своей фамилии. Это его и студента Сулина встретил Голубов в ночь на 13 февраля в Новочеркасске. Тогда он добрался до станицы Ольгинская, получил от Корнилова звание «походный юнкер». Корнилов это звание давал всем студентам, кто участвовал в походе. Пухляков с Корниловым не пошёл. Он ушёл с Поповым в Сальские степи, сообщив ему, что всех юнкеров Корнилов сделал прапорщиками. Попов об этом слышал, и возражать не стал. Думал Фёдор Пухляков, что перезимует спокойно вместе с казаками Попова. Но красные отряды не позволили. Казаки Попова весь февраль и март отбивались от большевиков, кочуя по заснеженным Сальским степям. К концу марта в казачьих станицах начались восстания против Советской власти. И Пухляков появился в станице Раздорская с погонами подпоручика нашитых на шинель Новочеркасского реального училища.
И вот в станице Заплавская снова пересеклись пути Голубова и Пухлякова.
– Что там за суета в правлении? – спросил Пухляков встречного казака.
– Голубов агитирует.
– За Советскую власть?
– Нет. Как раз против.
– Он же за красных. Красный атаман.
– Тут много, кто был за красных, да побелел.
– Это что за Голубов? – спросил Сулин.
– Он тот гад, что взял Новочеркасск для красных. Мы из-за него чуть не погибли.
– А спас нас кто?
– Да какая разница! Ты совсем ничего не помнишь?
– Нет.
– Ну и не надо тебе. А Голубов сволочь!
«Главное, что бы он не узнал меня и не рассказал, как я вёл себя на расстреле. Для офицера и казака это позор. Не осрамил бы» – подумал Пухляков.
В правлении не протолкнуться. Пухляков встал сзади Голубова. Голубов недовольно на него покосился, продолжая речь:
– Многие считают меня виновником современного положения на Дону… Кто-то что-то делает, кто-то в чём-то виноват – но всё слагалось так, что во всём виноват Николай Голубов…
Голубов прервался и горестно покачал головой.
– Ты что же себя редиской считаешь, товарищ большевик? Сверху красный, а внутри белый?
Николай Матвеевич удивлённо посмотрел на Пухлякова, а казаки стали возмущаться:
– Глупость гутаришь, студент. Дай человеку высказаться. Продолжай, ваше высокоблагородие.
Голубов продолжил. Беседа затянулась. Пухляков гадал: узнал его атаман или нет. Потом решил, что в любом случаи его надо кончать. А то вдруг спросит: как это он из плачущего студента за полтора месяца превратился в офицера?
– Оставайся у нас ночевать, Николай Матвеевич, – предложил станичный атаман, – завтра продолжишь гутарить.
Спать легли восемь человек в одной комнате.
– А кто этот наглый парень, – укладываясь спать, спросил казаков Голубов, – что меня редиской назвал.
– Да это студент из Раздоров. Они там все наглые. Был студент, стал офицером.
– Сейчас время такое, что всё возможно.
– Ты правильно гутарил – врут большевики, прельщают народ аки змии, – сказал один из казаков.
– Я тоже так думал, – откликнулся Голубов. – А потом понял, что не врут.
– А что же?
– Гораздо хуже. Они заблуждаются. Они искренне верят в то, что говорят. Они действительно хотят счастья для всех народов мира. Почему их Ленин заключил Брестский мир такой позорный? Да потому что он искренне верит, что завтра или послезавтра начнётся Мировая революция, победит пролетариат вкупе с прочими трудящимися и границы исчезнет. Поэтому он и земли Российской империи раздаёт. Если завтра Мировая революция, то всё это не имеет значения. Рай хотят на земле построить и туда всех людей загнать. А кто не хочет – того в расход!
– Да разве можно в рай пинками загонять?
– Они уверенны, что можно.
В шесть часов утра 30 марта по-старому опять состоялся сбор. Казаки толпились у правления. Все без оружия. Вооружёнными были только казаки взвода Пухляков, его дядя поручик Александров и его брат подъесаул Андрей Пухляков. У брата Фёдор накануне выпросил наган.
– Зачем? – удивился подъесаул.
– Для солидности. Какой же я офицер без нагана.
– Офицер ли ты?
– Я командир взвода – гордо возразил Фёдор.
Голубов вышел из куреня, где ночевал и направился к правлению. Пухляков шёл чуть сзади Голубова с наганом в руке, за ними шёл его вооружённый взвод. Создавалось впечатление, что Голубов был под арестом. И, правда, он был без оружия. Голубов хотел было пройти в правление, но его остановили около крыльца. Пухляков расположился сзади Голубова на крыльце.
– Почему был убит Чернецов? – спросили из толпы.
– Товарищи! – начал Голубов.
Раздались протестующие крики.
– Товарищи! – с нажимом в голосе сказал Голубов. – Это обращение большевики экспроприировали у нас, социалистов-революционеров. Для меня это принципиально. И вы для меня, станичники, братья и товарищи! И я вам не господин! В смерти Чернецова я не виноват. Был грех, разбил его отряд. Но убил его этот гад Подтёлков! Я-то чернецовцев в плен взял, да отпустил. А их опять выдали красным! Да не кому-нибудь, а Подтёлкову. Он Василия и убил.
– И всё-таки это странно, ваше высокоблагородие, – сказал кто-то из казаков. – Вы спасаете партизан Чернецова, а в Сальских степях гоняетесь за партизанами генерала Попова.
– У меня тогда было всего-то в подчинении три сотни сабель. А у Попова – полторы тысячи. Да незадолго до этого к нему пришёл другой Попов, Иван Данилович, с калмыками. Кто бы за кем
