не заметил, как сам взял в лапы две ровненькие палочки и начал ими, будто на ксилофоне, отстукивать по бревнышкам. Получалось звонко и ловко.
Такой собрался удачный квартет!
– Маэстро, Дима, подпевайте, – сверкнув темными глазами, галантно предложил скворушка Сережа.
И Дима подчинился. Над рекой летело задорное:
Плыть сами не решаетесь
И тихо в страхе маетесь?
Попросите вас взять с собой?
Быть может и возьмем!
И вовсе не зазнайки мы!
А просто твердо знайте вы:
Плывем мы прямо в Африку!
И трусов не берем!
Из-за поворота появился большой белый пароход. Когда он поравнялся с путешественниками, нарядные пассажиры высыпали на палубу.
Все смотрели на необычных исполнителей. Такого раньше никто не видел.
Когда песенка закончилась, пассажиры на пароходе захлопали в ладоши и стали кричать: Браво! Бис!
На плотике не растерялись и повторили:
И вовсе не зазнайки мы!
А просто твердо знайте вы:
Плывем мы прямо в Африку!
И трусов не берем!
– Знай наших! – сказал капитан Боря. И довольный помахал лапой уплывающему вдаль белому пароходу.
Артистка
– Почему ты так много работаешь? – спросила на следующий день оставшаяся ночевать на плоту варакушка бобра Борю. – То управляешь плотом, то в свои книжки глядишь, то на звезды ночью. Разве их все пересчитаешь? Звезд так много! Когда бы ни прилетела, ты всегда трудишься. – А как по-другому? – сняв очки, произнес бобр. – Каждый должен работать.
– Но ваш плотик сам по себе плывет по течению?! Зачем ему мешать веслом? – она так говорила, а сама все смотрела на свое легкое крылышко. Любовалась его расцветкой.
– Когда по течению плывем и все нормально, тогда мало хлопот. Но нам предстоит возвращаться домой. Я готовлю чертежи воздушного шара.
– Когда еще вам он понадобится? Пока-то можно веселиться! – щебетала варакушка.
И запела. Белая мигалка-звездочка на ее поющей грудке замерцала в такт движению горла.
– Какая ты еще глупенькая, – проворчал себе под нос бобр.
Варакушка услыхала его слова и перестала петь.
– Почти как и все! – Она скосила веселую головку набок и добавила:
– Зато у меня талант.
Добряк Боря промолчал. Только подумал: «Она прилетает к нам потому, что ей у нас хорошо? Или выполняет обещание, данное дрозду Диме? В любом случае – молодец».
Варакушке показалось его молчание обидным, и она проявила свой характер. Спросила невинным голосом:
– Боря, когда вы доберетесь до Африки, там у тебя бородавка, которая торчит на носу, все равно останется или пропадет?
Бобр Борис сконфузился. Он стеснялся своей большой бородавки и ничего не ответил. Только запыхтел. Отвернувшись от варакушки, стал смотреть на воду.
«Верно, ты – артистка! Да еще какая!», – подумал он, но ничего не сказал вслух. Проворно встал на задние ноги, растопырив на них пальцы, до самых когтей соединенные широкими плавательными перепонками. Передними лапами он начал молча поправлять узел, державший скрипучую мачту. Не ровен час мачта могла упасть и ушибить певунью.
А варакушка продолжала петь.
Таков характер у этой птицы. Неунывающий.
Тайна старой черепахи
Тянулись по берегам леса да леса, а теперь с обеих сторон – степи. Простор необъятный! Причаливай, выбегай и резвись вволю. И хотя труднее стало добывать провизию, но жить можно. Тем более, когда есть кое-что про запас. Только тушканчик Тиша выскочил на теплый песчаный бережок, как сразу увидел в песке яичко. Белое такое и кругленькое. Поменьше куриного.
Пригляделся: яичко-то покачивается. Тронул лапкой, оно повернулось.
Яичко было с трещинкой. Из этой трещинки показался чей-то нос.
– Вот чудеса! Первый раз такое вижу! – воскликнул Тиша. Не успел он позвать своих друзей, как скорлупка треснула, и на белый свет выползла черепашка. Ножки ее, похожие на маленькие лопаточки, ловко заковыляли по песку к озеру, которое было рядом с рекой.
Тиша попятился, и у него под ногами зашевелился песок.
Из песка выползли шустрые черепашки. Одна, две, три, четыре… Каждая величиной с маленького лягушонка.
И тут будто что-то толкнуло тушканчика в спину. Он поднял голову: над ним завис хищный сарыч. Тушканчик хорошо знал этого разбойника. Сарыч нападал и уносил в свое гнездо мышей, сусликов, крыс, ящериц. Охотился он и на тушканчиков, если они выходили днем из своих земляных нор.
Сарыч только что отнес и положил на край гнезда на огромном осокоре добытую на болоте ондатру. Самка-мамаша, бесцеремонно схватив ее, начала тут же кормить птенцов. Он полетел за новой добычей. Собственный голод не давал засиживаться.
…Но тушканчик не ондатра, которая задремала после завтрака на плавнях в болоте.
В тот момент, когда сарыч оказался метрах в трех, Тиша так сиганул в сторону, что хищник замешкался. Он забыл, что у тушканчика задние ноги, как пружины.
Сарыч взмыл вверх. Зорко взглянув на цепочку черепашек, устремившихся к воде, сделал круг и нацелился на последнюю из них.
Но время было упущено. Подоспели скворушка, варакушка и дрозд, у которого уже окрепло крыло. И хотя каждая из этих птиц могла оказаться в когтях у сарыча, они вместе подняли такой шум, такой тарарам! Дрозд выдал целую руладу. Находчивая варакушка загалдела стаей болтливых птиц. Скворушка залаял щенком, потом лихо свистнул.
Такого сарыч прежде не слышал никогда.
А тут еще поспешил к ним, делая тяжелые угрожающие прыжки, бобр Боря с рогатиной наперевес…
И сарыч отступил. Он набрал высоту и стал кружить высоко в небе.
Оттуда доносился его противный крик: кийе, кийе…
– Кийе, кийе… – передразнила его варакушка. – Кричит, будто канючит. Вот канюка навязался на нашу голову!
Она оказалась бесстрашной в команде друзей, эта маленькая птичка.
Все вспомнили про черепашек. Огляделись вокруг. Их уже не было на суше. Они ушли под воду.
Совсем было наши друзья собрались плыть дальше, как вдруг вода в озере у берега взбурлила, и появилась большая черепаха.
– Не торопитесь, – прошамкала она. – Я – бабушка этих черепашек. Я хочу отблагодарить вас за спасение внучат.
Путешественники остановились.
– Этот сарыч не один разбойничает здесь, – продолжила старая черепаха, – там дальше на вашем пути по левому берегу будет Черная гора. На ней живут беркуты. Остерегайтесь! Они еще безжалостней, чем сарычи. Не пощадят вас. Беркуты – самые крупные и сильные из всех орлов, которых я видела.
– А где мать
