что женщина плачет и горячие слезы текут на подушку. Впервые тело под одеялом зашевелилось, и миссис Листер повернула голову, чтобы посмотреть на него.
— Пожалуйста, приходите, — прошептала она едва слышно. — Мне нужно много сказать вам.
Стрейндж поднялся и вышел в пустой коридор, машинально сжимая в руках цветы.
На ночь Стрейндж оставил цветы в раковине своего гостиничного номера. Утром, когда колокола соседней церкви возвестили о празднике урожая, он тщательно обернул их сохранившейся бумагой из цветочного магазина. Это несколько ободрило его. А с цветами в руках, когда он вернулся в больницу после обеда, стало и вовсе легче.
По пути его мучили дурные предчувствия, но признаков пребывания агентов социального обеспечения он не обнаружил. Шторы были открыты, миссис Листер сидела на кровати, обложенная подушками, ее измученное, помятое лицо немного оживилось при его появлении.
— Я принес вам цветы, — сказал зачем-то Стрейндж.
— Замечательно! Мне не так будет одиноко. — Она прикрыла глаза. — Ваза на шкафу.
— Вас кто-нибудь уже навещал? — спросил он, доставая вазу.
— Не сегодня, — призналась она. — В социальном обеспечении у людей тоже имеются выходные, как у прочих. Вчера им не давали покоя журналисты, а сейчас пока никаких проблем. Поэтому я совсем одна, — миссис Листер вздохнула. — Завтра я выписываюсь.
Стрейндж почувствовал некоторое облегчение.
— Долгий уик-энд в постели, — пошутил он ободряюще, — это совсем неплохо.
Заплаканные глаза уставились на него с мрачным безразличием.
— Все так ужасно. Сестры обращаются с тобой как с малым дитем. Их понукание невыносимо. Я чувствую, мы с Диком вышли в тираж.
Стрейндж запротестовал, но она горячо возразила:
— Вы не знаете, мистер Стрейндж. Они тут же слетелись, эти людишки из социального обеспечения, как воронье на падаль. Лезут к тебе в душу, суют какие-то вещи.
Слезы безмолвно закапали на простыню. Стрейндж бессильно промолчал. Наконец она произнесла:
— Ну, начнем с того, что виновата я. Вы ведь этого не знали?
Стрейндж вскинул на нее тревожный взгляд. О чем она?
— Нет, — признался он, — не знал.
— Я чувствую за собой вину, — продолжала она, — поэтому и захотела, чтобы вы сегодня зашли. Мне так надо с кем-нибудь поговорить. Вам, я думаю, можно довериться. Вас же никто не тянул сюда.
Стрейндж смутился.
— Знаете, — говорила она с помутившимися от скорби глазами. — Именно я затеяла дело, которое довело всех до беды.
Это было выше понимания Стрейнджа. «Дело, — пробормотал он про себя. — О чем она?»
— Разве не знаете? Все началось с Тони.
— Тони?
— С Тони Эллисона, хотя он не столь уж важная персона.
Стрейндж уставился в окно. Стая щебечущих ласточек полетела на юг.
— Кажется, целая вечность прошла, — заметила она.
— Простите, — вмешался Стрейндж, ему не нравились эти признания. Они нисколько не приближали его к деятельности Листера. Но она снова вздохнула и начала монотонно, с запинками, говорить:
— Дик намного старше меня. Мне было всего двадцать два года, когда мы познакомились, полюбили друг друга и поженились. Он забрал меня из дома и перевез сюда, в Челтнем. Этого мой отец ему никогда не простил. Но Челтнем — родной город Дика. В нем он родился и устроился на работу после колледжа. Сначала все шло отлично, хотя друзей у меня было маловато. Дик прекрасно ко мне относился. Затем пошли дети, они полностью меня заполонили. Дик все больше втягивался в работу. Года четыре назад, верней — пять, сразу же после рождения Клариссы, я заявила — хватит, довольно детей. Мы поругались. И — я встретила Тони.
— Чем он занимается? — машинально задал вопрос Стрейндж, чтобы как-то проявить интерес.
— Он работает с Диком. — Это было уже интересней.
— Мы познакомились с ним на рождественском празднике. Танцевали вместе, толкались, как подростки. Дик терпеть не мог танцевать. Я чувствовала, что возрождаюсь к жизни. — Она с трудом улыбнулась. — Потом Дик уехал на какую-то конференцию, и мы случайно встретились с Тони на вечеринке у знакомых. Так и пошло. В следующий раз, когда Дик отсутствовал, мы… мы стали любовниками. — Фраза звучала выспренне, но отлично передавала ее старомодное воспитание. Стрейндж кивнул, хотя ничего в этом не понимал.
— Дик, должно быть, что-то заподозрил, ведь они соприкасались по работе, и некоторое время все было очень неприятно. Мы поговаривали о разводе, но дети… В конце концов все уладилось. Тони и я согласились, что надо положить конец нашим встречам… — Она умолкла, а у Стрейнджа возникло ощущение, что рассказ приближается к развязке.
— Затем он, то есть Дик, нашел работу в Лондоне. Все закончилось. Мы стали подумывать, не перебраться ли нам всей семьей в Лондон, но Дик и думать об этом не хотел. Оставить Челтнем и своих друзей, забрать детей из школы было выше его сил. Лондон он ненавидел, а тут еще цены на дома подскочили до потолка. Нам казалось, что лондонское назначение временное. Дик стал ездить к нам ежедневно, но дорога его слишком выматывала. Потом он нашел приятеля, у которого была государственная квартира рядом с вокзалом Виктории, где он ночевал в течение недели. А потом снова принялся за ежедневные поездки. Думаю, он догадывался, что у нас с Тони все началось заново. А в четверг он нагрянул неожиданно.
Наступившее молчание красноречиво свидетельствовало о том, что вот-вот будет финал. Но Стрейндж жаждал теперь подробностей.
— Что случилось потом? — спросил он.
— Все произошло внезапно. Две-три ночи он пропадал.
— Где?
— Понятия не имею. Говорил, на работе.
Стрейндж мысленно отметил это в голове.
— В гараже раздался шум машины. Было рано — часов шесть.
Естественно, Листер часто уходил с работы рано.
— Мы лежали с Тони в постели наверху. Детей я отправила к подруге. Дик громко позвал меня, он всегда так делал, когда возвращался домой. Я вышла в пеньюаре на лестницу и тут поняла, что он еле сдерживается. Думаю, он выпил, потому что перемахивал через две ступеньки, несмотря на запрет врача.
Теперь она плакала, но рассказа не прерывала.
— Он отпихнул меня, и я не могла его остановить. Он пришел в ярость, швырял вещи, оскорблял Тони.
— Как?
— Никогда я не видела его в таком гневе. Он ругал Тони почем зря, подробностей я не помню. Помянул всех, вплоть до детей. Многого я не поняла. Он кричал, что знает — его хотят погубить, что все заранее спланировано.
«Эге, — подумал Стрейндж, — в этом что-то есть».
— Он намекал, что знает больше, чем они полагают. Стоит ему вернуться в Лондон, орал Дик, и стрясется беда. Потом я вспомнила об этом в пятницу… А тогда он совсем обезумел и бросился на Тони.
— А вы
