дети и замахали солнцу руками. Взрослые сгрудились в кучку и о чем-то совещались. Дальше Ма объявила, что солнце встало, и оно жёлтое, но если подняться выше, то мы увидим красное. Дети в голос закричали, даааааа, пойдем наверх. В том же построении группа поднялась выше, где на ровной площадке уже сидел вертолет и молотил винтами.
Первыми в вертолет усадили самых младших, много он не брал. Сколько в него входило и какой он был марки, я сейчас сказать не могу. Дети от восторга светились ярче, чем солнце потому, что они сейчас, как волшебники, куда-то полетят на голубом вертолёте. Машина возвращалась уже пустой несколько раз. В результате нас на горе осталось трое. Я, Ма и еще одна вожатая. Когда вертолет вернулся, я в него заскочил, как лихой пилот. Взлёт навел немного страху, Ма попросила лётчика облететь лагерь. Лагерь был цел. Только ниже, где была дорога, стоял какой-то хаос. Вернее дороги не было, все было черным, стволы деревьев и огромные валуны были раскиданы на огромной площади. Прошел сель.
Вертолет дал крен и взял курс на аэропорт. В аэропорту уже стояли автобусы, детям сказали, что их сейчас заберут родители, что вызвало небывалый восторг. Автобусами нас привезли к зданию аэровокзала. Ба стояла и тряслась, встречая нас. Она ощупывала меня со всех сторон, страшно ругая Ма. А Ма, видно, пережив стресс, только стояла и улыбалась. Родители подходили к ней и благодарили.
— Ба, а «райка» уже есть? — спросил я.
— Если еще ее нет, то для тебя будет.
— Мам, балуешь ты его, — сказла Ма.
В строну Ма полетели стойкие идиоматические выражения черты оседлости, из которых я понял только одно, кишмерен тухис.
Ма смеялась.
Из майсов моей бабушки, или Как корове седло
Русая казачка, да над речкой плачет.
Значит не иначе любит казакааааа.
Пел в моем магнитофоне Розенбаум.
— Кто поет? — спросила Ба
— Розенбаум.
— Еврей и поет про казаков?
— Ну да, это, Ба, сейчас модно.
— Что модно? Еврей про казаков?
— А почему еврей не может петь про казаков?
— Это все равно что на 9 мая будут петь немецкие марши. Спроси меня, кто главные антисемиты? Быстро спроси.
— Кто, Ба?
— Казаки! Выключи.
— Ба, ну времена меняются, люди меняются, ты почему такая категоричная?
— Вот ты купил себе сапоги.
Я купил, вернее достал, ковбойские сапоги, долго о них мечтал, в конце 80-х это был писк моды.
— Так вот, ты купил себе сапоги, как у турок. И знаешь, на кого ты в них похож?
— На кого?
— На героя из индийского фильма.
— Ба, ты надо мной прикалываешься?
— Я тебе говорю, что нельзя на твою морду напялить такие сапоги, ты в них как корова с седлом. Это тоже самое что еврею петь песни о казаках.
Я выключил магнитофон, натянул сапоги и вышел на улицу.
Стояла ранняя весна, март чирикал, урчал, выл котами, подмигивал проталинами. Хорошо.
Я стоял на своем перекрёстке и размышлял куда податься, я втыкал взглядом в свои сапоги. Постоял и вернулся домой.
— Знаешь, Ба, ты наверное права, они мне не идут.
— Да ты не растраивайся, я тебе скажу, а ты меня послушай. Что бы ты на себя ни надел, что бы ты ни сказал, даже самый дорогой костюм, даже самые красивые слова, ты все равно будешь выглядеть тем, кто ты есть на самом деле.
Ба лукаво улыбалась.
— А еврейские песни он поет?
— Кто?
— Ну, тот, который в матафоне твоем?
Коримдык (Смотрины)
Вино медленно переливалось из стеклянного 60 литрового баллона, в бочку. Виноград был в этом году отменный, вино получилось плотное, цвет шикарный. Я немного увлекаюсь виноделием. И когда ты чем-то начинаешь заниматься, то небо само дает тебе, неизвестно откуда, какую-либо помощь. Так и на этот раз, из странно сложившихся обстоятельств, я получил из Италии дубовую бочку, в которую и лил вино.
Звонок. Московский приятель
— Чем занят?
— Вино переливаю в новую итальянскую бочку.
— Ого, хочу посмотреть!
— Приходи, посмотрим и отведаем молодого вина, оно в этом году просто отменное.
Приятель долго ходил вокруг деревянного чудо-произведения итальянских бондарей. Рассматривал металлические кольца, гладил краник и восхищался.
— Не течет?
— Нет, все подогнано, даже стыки не определяются. Нравится?
— Ага.
— Ну, тогда коримдык давай!
— Что?
— Коримдык. Это казахская традиция такая. Я показал, ты денег дал.
— Много?
— Сколько есть. Смех разбирал. Понимаешь, это своего рода выражения радости за твой успех. Показал ребенка, первый раз — все родственники и друзья дали коримдык. Улыбнулось детё первый раз — коримдык. Пукнул — коримдык. В школу пошел, так это вообще серьезно — сплошной коримдык. Мебель купил — коримдык. Чайник купил, на чай позвал, чайник оправдал. Вообщем частично вся твоя жизнь превращается в коримдык.
Товарищ смущённо достал из кармана пятьсот рублей и протянул мне.
— Да я пошутил, просто ты так восхищался, что само с языка слетело. Давай отведаем по бокальчику!
Я налил еще не до конца отыгравшего вина, в бокалы, нарезал солёного сыра. Протянул бокал дружку, а свой выплеснул на пол в предбанник, и налил снова.
— А это зачем? — удивился друг.
— А это коримдык ангелам, за то что показали нам такой красивый цвет вина. Давай, за успех!
Мы выпили по бокальчику, второму, третьему. И мой приятель убежал, по своим очень срочным делам.
Вино не пьянило, как-то успокаивало. Насос отправил все вино из бутыли к итальянцам. В подвале было прохладно. Я включил ретро радио, из которого заиграло.
Оглянись, незнакомый прохожий,
Мне твой взгляд неподкупный знаком.
Может я это, только моложе,
Не всегда мы себя узнаем.
Как-то проникновенно пел, Градский.
А закурю-ка я трубочку, которой балуюсь раз в год. Да расскажу-ка Вам сказочку.
Я забил трубочку «капитаном блек» налил еще бокальчик и устроился попыхтеть на диванчике.
Вас никогда не волновал вопрос, как появляются весной в Алма-Ате, в дождь, в лужах на асфальте, земляные черви? Притом бывают не маленького размера. Это когда в апреле на березах длинные серёжки, они мягкие, и с них всегда сыплется жёлтое, мелкое конфетти. Которое после дождя оставляет веснушки на лужах, с этими червями.
В один такой весенний, дождливый день я стоял над микровской лужей и медитировал над червями.
Шёл 92 год. «Великая депрессия» уже была в полном разгаре.
Базары воняли китайским ширпотребом, шныряли шнурки в штанах с лампасами. Ларьки как прыщи, громоздились на всех остановках. Магазины, знаменитые
