Сара Голдфарб сидела в своём кресле перед телевизором, покрывая лаком ногти и глядя в экран. Наведение марафета было долгим, сложным процессом, но Сара могла заниматься чем угодно, не отрываясь от телевизора, причём заниматься, к своему полному удовлетворению не упуская ни одного слова или жеста на экране. Может, маникюр и не был при этом идеальным и немного лака попало на пальцы, но кто заметит? С расстояния в несколько футов её маникюр будет выглядеть как профессиональный. А если и не будет, кому какое дело? Для кого ей стараться? Кто заметит, что её ногти не так уж и хороши? Так же как и шитьё и глажка, или стирка? Неважно, что она делала, глядя одним глазом в телевизор, главное, что он отлично справлялся со своей задачей — чтобы её дни и вся её жизнь проходили относительно терпимо. Она вытянула руку перед собой и посмотрела на ногти, глядя на экран сквозь растопыренный пальцы. Она долго смотрела на вальцы, отчего у нее возникла оптическая иллюзия, будто они прозрачные. Она улыбнулась и посмотрела на другую руку. Такой красивый красный цвет. Великолепно. Отлично будет смотреться с платьем. Скинуть несколько фунтов, и платье сядет как новенькое. Верх платья съехал с плеч от ее движений, и она, поправив его, откинулась в кресле так, чтобы платье не спадало. Она любила это красное платье. Она сможет похудеть. Или слегка распустить швы. В библиотеке должны быть книги про это. Завтра я пойду, возьму книги и сяду на диету. Она положила еще одну конфету в рот, почувствовала, как она тает, и наслаждалась вкусом шоколада, смешанного с кремовой начинкой, потом медленно прижала конфету языком к нёбу, улыбнулась и прикрыла глаза, чувствуя, как ее тело покалывает от наслаждения. Она отчаянно пытал ась позволить конфете растаять самой, но, как бы ни старалась она подавить желание разделаться с ней, это оказалось невозможно. Глаза ее внезапно широко раскрылись, при этом на лице появилось очень серьезное выражение, и она энергично разжевала конфету, покатав ее во рту, а затем проглотила и вытерла уголки рта тыльной стороной ладони. У них в библиотеке полно книг. Вот я и попрошу у них одну. Ту, где написано, как быстрее всего похудеть. Возможно, скоро я появлюсь на телевидении, так что мне надо как можно быстрее похудеть, чтобы я могла влезть в красное платье. Она смотрела на экран, понимая действие и слова, но ее мысли все еще были сосредоточены на коробке с конфетами, что лежала на столе рядом с креслом. Она точно знала, сколько там еще осталось… и какие именно. Четыре. Три из темного шоколада и одна из молочного. Та, что из молочного, украшена вишенкой и с вишневой начинкой. Одна — с карамелью, другая с нугой, и еще одна — с бразильским орехом. Вишневая была последней. Конфету она заранее переложила к краю коробки, чтобы не взять по ошибке. Она шла последней. Может быть, она даже не станет проверять, какую именно конфету берет. Но все уже предопределено. Как всегда. Сначала нуга, потом бразильский орех, затем карамель. После — подождать как можно дольше, перед тем как съесть вишню в шоколаде. Она всегда играла. Сколько лет продолжалась эта игра? Десять? Может, и дольше. С тех пор как умер ее муж. Однажды она оставила ее в коробке… одну, на всю ночь. Она пошла спать, а конфета оставалась там, в коробке, в маленькой коричневой бумажке, в которые их так аккуратно заворачивают. Она бросила последний победный взгляд на коробку перед тем, как пойти в постель. Потом она отвернулась и чувствовала себя так хорошо, раздеваясь и устраивая себе гнездышко под одеялом, что уснула почти моментально. Насколько она помнила, сон ее всегда был спокойным, никаких кошмаров, и тут посреди ночи она внезапно подскочила в своей постели, проснувшись, лоб ее покрывала испарина, и несколько бесконечных секунд она вглядывалась в темноту, слушая, не понимая, что ее могло разбудить и почему, думая, не вор ли проник в ее квартиру и не собирается ли он прямо сейчас напасть на нее. Она напрягала весь свой слух, однако Ничего не услышала, она сидела тихо, не шевелясь, едва дыша, затем скинула с себя одеяло и устремилась в гостиную, безошибочно ориентируясь в темноте, к столу, на котором лежала коробка, выхватила конфету из коробки, словно рука ее направлялась свыше, и едва не упала в обморок, ощутив вкус шоколада. Она свернулась калачиком в своем любимом кресле, слушая свое чавканье, жадно поедая молочный шоколад с вишенкой и вишневой начинкой, а после этого, пошатываясь, вернулась в спальню. Проснувшись рано утром, она попыталась вспомнить что-то, не зная, что именно, сидя в мягком, словно фильтрованном, свете. Она смутно ощущала, что нечто случилось, и посчитала все это сном, но как ни пыталась вспомнить этот сон, так и не смогла. Она помассировала подошвы ног и виски, но это не помогло. Она несколько секунд стучала по голове костяшками пальцев, чтобы стимулировать свою память, но… по нулям. Она встала и бессознательно прошла в гостиную, вместо того чтобы пойти в ванную, включила телевизор — и внезапно очнулась, бросив взгляд на пустую коробку из-под шоколадных конфет. Некоторое время она смотрела на нее, потом все вспомнила и буквально рухнула в кресло, задрожав от осознания того, что она съела конфету с вишенкой и вишнёвой начинкой, даже не помня, как и когда это сделала. Она попыталась вспомнить момент, когда она жевала конфету, и вернуть ощущение вишневого сока на языке, однако как во рту, так и в ее сознании оставалось ощущение пустоты. Она чуть не заплакала, вспомнив, как сильно ей хотелось, чтобы эта коробка продержалась хотя бы пару дней, хотя такого еще никогда не случал ось, и ей очень хотелось оставить последнюю конфету на утро, тогда в итоге получилось бы три дня, а теперь коробка была пуста, а Сара даже не помнила, как она съела конфету. Это был паршивый день в жизни Сары Голдфарб. Она никогда не позволит случиться такому снова. Никогда больше она не позволит себе быть такой дурой, чтобы оставлять конфеты на следующий день. Завтра — это завтра. Бог дает нам каждый новый день как подарок, а потому теперь она будет есть каждый день по целой коробке и будет точно знать, что съела все. Она улыбнулась красавчику ведущему, потянулась и взяла последнюю конфету — ту самую, молочный шоколад, вишенка и вишневая начинка, — положила на язык и вздохнула, катая конфету языком во рту, чувствуя зуд нетерпения во всем теле и легкое сосущее ощущение в желудке. Потом она сдалась и слегка прикусила зубами подтаявшую шоколадную оболочку, получая неописуемое удовольствие от смешивающихся во рту вкусов вишни и шоколада. Вишенка отделил ась от оболочки, и Сара Голдфарб некоторое время покатала ее во рту, наполненном тягучими жидкостями, которым она позволила медленно стекать в ее подергивающуюся гортань. Затем она закатила глаза, хотя и не до такой степени, чтобы не видеть происходящего на экране, и впилась зубами в конфету. Она облизала пальцы и вытянула перед собой обе руки, рассматривая красный лак на ногтях, одновременно глядя сквозь растопыренные пальцы на экран телевизора, уйдя в свои фантазии, где она выходила на сцену в своем красном платье, так прекрасно на ней сидевшем теперь, когда она похудела, и в золотых туфлях, просто шикарных, а ее волосы были такими прекрасно рыжими, что не в сказке сказать — О, чуть не забыла. Волосы. Они должны быть рыжими. Столько времени прошло с тех пор, как они были рыжими. Завтра я попрошу Аду покрасить мне волосы. Наплевать, если рыжий уже не моден. Я буду в красном. За исключением туфлей. Не считая туфлей, я буду во всем красном. Когда меня попросят представиться, я скажу, что я Красная Шапочка. Вот так прямо и скажу. Посмотрю прямо в камеру, на красный мигающий огонек и скажу, что меня зовут Красная Шапочка.
