Книга Реквием по мечте - Хьюберт Селби

Они совсем развязли и решили, что нет никакого смысла даже думать о том, чтобы пойти с утра на работу, потому что до утра оставалось всего ничего. Не было смысла ломать такой кайф работой. Они решили заскочить к Тони домой, посмотреть, что происходит.

Улиицы были полны звуков летней ночи. На скамейках и пожарных лестницах сидели люди, разыгрывались сотни партий в карты и домино, игроков окружали зеваки, по кругу ходили банки с пивом и бутылки с вином. Время от времени вблизи игроков проносились дети, и игроки на автомате покрикивали на них, не отрывая глаз от экрана и не пропуская своей очереди выпить. Приятный был вечер. с неба светили звезды, и можно было издали заметить кучи мусора и собачье дерьмо на тротуарах. Воистину прекрасная была ночь.

Тони жил на переделанном под квартиру чердаке, в старом индустриальном здании. Вообще-то, под словом «переделанный» подразумевались кровать в одном конце помещения и плита с холодильником в другом. Между ними было обширное пространство. Обычно это пространство было забито людьми либо кайфующими, либо догоняющимися, либо готовившимися забалдеть. Когда Гарри и Тайрон пришли туда, на полу сидело несколько человек. Тони сидел в единственном кресле, огромном, пухлом, порванном и расцарапанном, с большими подлокотниками в виде крыльев, словно кресло вот-вот сомкнет свои объятья, проглотит его и переварит, чтобы закончил он дни свои в темном и пыльном углу магазинчика подержанной мебели, с табличкой «Не продается» на груди, играя в гляделки с хозяйским котом. Он смотрел телевизор, который был хорошим компаньоном креслу, такой же огромный и старый, отлично вписывающийся в чердачную обстановку. На шее у Тони висела китайская водяная трубка, бонг, чашечка которой была наполнена хэшем, и время от времени он делал затяжку- другую, не отрывая взгляда от телевизора. Несколько человек расселись вокруг кальяна, наполненного вином, чашечка также была наполнена травой, а сверху лежал кусок гашиша. Мэрион как раз сделала затяжку, когда вошли Гарри и Тайрон. Они присоединились к остальным. Как дела? Что происходит? Эй, малышка, че нового? Как поживаешь, братан? Все по-старому, чувак. Шланг кальяна оказался в руках у Гарри. Он с минуту посасывал его, потом передал Тайрону, Наконец Гарри выдохнул, слегка откинулся назад и посмотрел на Мэрион. Как дела? О, да все то же самое. Гарри кивнул в сторону кальяна: неплохой хэш. Угу. Хорошо вставляет. Очень меня успокаивает. Глаза Гарри были почти закрыты, на расслабленном лице блуждала улыбка. Я так и понял. Выглядишь ты клево. На лице Мэрион появилась ухмылка, и она хохотнула: это типа комплимент или ты так со всеми? Гарри раскинул руки и пожал плечами, на его лице все та же сонная ухмылка. Иногда я не такой учтивый, особенно когда пьяный. Мэрион хихикнула чуть громче: может, и так, но зато ты более общительный. Знаешь, у тебя очень милая улыбка, особенно когда ты расслабленный, как сейчас. Гарри засмеялся и наклонился к ней поближе, у меня нет выбора, малышка, я такой расслабленный, что сейчас растаю. Мэрион рассмеялась и сжала его руку, потом взяла мундштук кальяна и сделала еще затяжку, прежде чем передать его Гарри. Он засмеялся. Это именно то, что мне надо позарез… Вроде как помогает снять напряжение, понимаешь? Мэрион покачала головой, стараясь удержать смех, рвущийся наружу вместе с дымом. Тайрон сунул шланг кальяна под нос Гарри: давай, чувак, потом трепаться будешь о всякой ерунде. Сделай напасик и продолжай в том же духе. Гарри, сконцентрировавшись, затянулся и передал шланг Фреду. Тайрон смотрел на то, как Фред, присосавшись к шлангу, делал затяжку, которая, казалось, длилась минут пять, отчего кусочек гашиша раскалился добела. Блин, этот мудвин собирается высосать гашик прямо через шланг. Надо проверить, нет ли у него в башке еще какой дырки, воздух должен же выходить наружу. Наконец Фред оторвался от шланга и передал его Тайрону, на его лице гуляла широкая, глупая улыбка, он хрюкнул, пытаясь удержать дым в легких, — не жадничай, детка. Тайрон расхохотался, зажав шланг в обеих руках, остальные присутствующие захихикали. Тайрон посмотрел в пол, покачал головой, потом снова поднял взгляд на Фреда, у которого на лице была все та же говноедская улыбка. Смех его становился все сильнее и сильнее, тут уже и остальные не выдержали и начали хохотать, тряся головой, и все взгляды неизбежно останавливались на лице Фреда, сидевшего с глупейшей ухмылкой, которая становилась все более идиотской, — теперь, как бы они ни старались, остановить этот смех было нереально. Фред же так и продолжал удерживать дым в легких, хотя сам едва не задыхался. Его лицо покраснело, глаза вылезали из орбит, а Тайрон тыкал в него пальцем и, трясясь от смеха, пытался выдавить: Чиее… Чиее… — и в конце концов Фред все же выдохнул дым, но тут же быстренько сделал еще напас и закивал головой: чхорт; остальные уже никак не могли подавлять смех, а Тони курнул из своей трубки и набычился на телевизор, потому что программа была прервана рекламой, потом еще одной рекламой, потом неполадками на станции и снова рекламой. Тони сделал еще одну затяжку, заерзал в своем кресле и забормотал под нос что-то про дерьмо собачье. Ему хотелось смотреть сериал, нах, а не сраную собаку, жрущую конину, и он начал орать на телевизор, давай, псина херова, засунь свой нос ей в жопу. Что, тебе рыба не нравится, что ли? Э-э? Рыба ему, видите ли, не нравится, пидору, сучий ты потрох. Смех постепенно утих. На время все притормозили с гашишем и просто сидели, устроившись поудобнее, слушали музыку и болтали, а потом краем глаза стали наблюдать за Тони, слушать его реплики, и снова послышались смешки. Эй, детка, не стоит так говорить о пидорах в присутствии Гарри, это может ранить его чувства. Фред так и сидел с улыбкой деревенского дурачка: а откуда вы знаете, что он пидор, может, он лесбиян, — и он едва не задохнулся от хохота, — черт, я щас обосрусь, хахахахахахаха, лесбиюн-потаскун, хахахахахаха, дерьмището какое, хахахахахаха; Тони все еще нудил что-то нечленораздельное, а остальные катались по полу от смеха, глядя на хохочущего и трясущего головой Фреда, и каждый раз, когда его смех начинал затихать, он снова начинал трепаться о лесбиянах с членом, и все снова покатывались. Тони встал, его трубка болталась на шее, и направился к шкафу, взял что-то из ящика и снова плюхнулся в свое кресло, где снова почти исчез из виду за чумовыми крыльями. Положив новую плюшку гашиша в трубку, он поджег его, сделал пару долгих затяжек и снова молча уставился в телевизор, где наконец снова пошел сериал. Фред уже Не мог смеяться, хотя все еще ухмылялся и тряс головой, остальные же старались не смотреть в его сторону, потому что у всех от смеха болели животы. Гарри и Мэрион отделились от остальных и, развалившись на старых подушках, вполуха слушали музыку, обратив все внимание друг на друга. Ты одна живешь или с подружкой? Одна. Ты же Знаешь. Гарри пожал плечами: откуда мне знать-то? Когда я был у тебя в последний раз, я помню, ты жила с соседкой, правильно? Господи, это ж несколько месяцев назад было. Ого, так давно? Темпус действительно фугитс, да? Ага. Иногда, кажется, оно застывает на месте. Словно ты сидишь в мешке и не можешь вылезти, и кто-то постоянно твердит тебе, что со временем все станет лучше, а время словно застыло и смеется над тобой и твоей болью… А потом внезапно оно сдвигается с места, и ты вдруг видишь, что прошло полгода. Вроде как только Вытащил летние вещи из шкафа, а на дворе Рождество, а между этим десять лет боли. Гарри улыбнулся: Господи, я только сказал привет, а ты мне уже даешь классификацию отпечатков пальцев. Но я рад, что у тебя все в порядке. Мэрион рассмеялась, а Гарри прикурил косяк, и, сделав пару быстрых затяжек, передал его Мэриов;. Тони начал слегка подергиваться. Движения были не вольными, словно он чувствовал приближающуюся катастрофу. Он с головой ушел в сюжет, ему было очень интересно, как именно здоровяк разберется с плохим и спасет девку, он переживал за них, но что-то подсказывало ему, что проклятый телевизор настроен против него, Тони, и только и ждет момента, чтобы сцапать его. Он снова раскурил трубку, сделал пару глубоких затяжек, затушил ее и снова уставился в телевизор. Лучше со мной не связывайся, сукин сын. Я тебя предупредил. Он перестал дергаться и, устроившись в кресле поудобнее, снова исчез из вида. Мэрион усмехнулась. У него, похоже, свое садо-мазо с этой штукой, тебе не кажется? Ага. Как будто чувак и шлюха, которая ему не дает. Остальные тоже время от времени наблюдали за Тони и улыбались, развлекаясь, как было уже много раз — и было куда интереснее происходящего на экране. А знаешь, чувак, он думает, это его старуха. Бля, да он никогда со своей старухой так не разговаривал. Они засмеялись и вернулись к своим разговорам, музыке и куреву. Гарри прислонился к Мэрион, а она гладила его по голове и играла с его волосами, и оба слушали музыку. Время от времени он ради развлечения протягивал руку и играл кончиками пальцев с ее сосками или ласкал ее грудь ладонью, очень нежно, даже мечтательно. Он наблюдал за своими пальцами, ласкающими ее напрягшийся сосок, представлял его под блузкой, и ему хотелось расстегнуть ее и поцеловать сосочек, но это казалось слишком сложным в тот момент, и он решил отложить это дело до следующего раза. Он просто слушал музыку и двигался навстречу ее пальцам, ласкающим его голову, сдаваясь на милость чувственных течений, в которых постепенно утопал. Знаешь, девочка, а это, пожалуй, даже получше ширева будет. Меня это здорово заводит. Мне тоже нравится. Мне всегда нравились волнистые волосы. Моим пальцам очень приятно их гладить. Сквозь них нельзя просто провести пальцы, как сквозь прямые. Они сопротивляются, будто они живые, и ужасно приятно укрощать их. Мэрион смотрела, как ее пальцы проходят сквозь волосы Гарри, наблюдая, как под ними закручиваются кончики волос, наматывала на них пряди, ощущала, как его волосы ласкают ее ладонь, и снова смыкала пальцы, медленно Поднимала руку, чувствуя, как пряди волос скользят под ее руками, между пальцев, и она понимала, что создает ритм для ласк, который управлял ее дыханием, а затем стал частью дыхания и перетек в рябь, проходившую через ее тело, когда Гарри ласкал ее сосок кончиками пальцев. Она представляла свой розовый сосок и то что с ним было бы, если бы он оказался между губами Гарри, и в этот момент Тони снова стал орать на чертов телевизор: лучше тебе этого не делать, хрен ты лысый. Я тебя предупредил, мразь бесполезная, хватит с меня твоего дерьма. Он дернулся в своем кресле и вызывающе уставился на экран, и Тайрон хохотнул смешком Тайрона: я не против того, что он кроет на чем свет свой собственный телевизор, но я очень надеюсь, этот гондон не начнет отвечать ему, потому что, когда такое начнется, я завяжу с этим дерьмом и свалю отсюда, он сделал еще одну глубокую затяжку и отвернулся, чтобы не смотреть на тупую ухмылку Фреда, который всегда так делал, пытаясь заставить его захлебнуться дымом и закашляться; тут кто-то вытащил на свет божий ампулки, попперсы, и, вскрыв один пузырек, зажал ноздрю пальцем, глубоко вдыхая другой, пока пузырек не вынули из его руки, чтобы другой сунул его себе в нос, так же зажав ноздрю пальцем, и оба они ушли на пол и катались по нему хохоча, а Тони подался вперед в своем кресле: я знал, я так и знал, что эти крысиные выродки сделают это, Господи Иисусе, грязные гнилые ублюдки; а Гарри и Мэрион внезапно одновременно прервали свои ласки, когда запах попперсов защекотал им ноздри, выпрямились И потянулись В ту сторону и посмотрели на людей, лежащих вокруг, сидящих вокруг, хихикающих и рыдающих от смеха: эй, чуваки, киньте нам тоже, — и один из желтых пузырьков описал в воздухе дугу, шлепнувшись в руку Гарри, и они с Мэрион легли рядышком на пол, их тела практически проникали друг в друга, Гарри открыл ампулу, и они оба стали глубоко вдыхать пары, крепко держась друг за друга, их тела завибрировали, головы закружились, на мгновение им показалось, что они умирают, но потом они засмеялись и стали прижиматься друг к другу еще сильнее, умирая от смеха, зажав пузырек своими носами; Тони подался вперед еще больше: вы, грязные тварюги, я вам устрою клубничный душ, гондоны, — он поднял правую руку со старым пистолетом 22-г0 калибра и направил его в телевизор, — мое терпение лопнуло, вы достаете меня своими блядскими киношками, а потом засовываете мне их в глотку со всей этой херней, именно тогда, когда вот-вот что-то произойдет; а у всех под носами было по ампуле, и все катались по полу, смеялись, потели, чесались, а Тони злобно вперился в телевизор: ты слишком долго трахал мне мозг этими собачьими консервами, спринцовками, и когда подмышками не воняет, и туалетной бумагой, — он кричал все громче и громче, его лицо покраснело так же, как и тех, кто нюхал попперсы, они слушали и смотрели на него глазами, которые щипало от стекающего со лба пота, корчась от истеричного смеха. ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ? А? ХВАТИТ С МЕНЯ ВАШЕГО ДЕРЬМА. МУДАЧЬЕ ДОЛБАНОЕ, — он нажал на курок, и первая пуля попала точно в центр экрана, послышался глухой хлопок, который был заглушен новым взрывом истеричного смеха и воплями Тони, искры и языки пламени полетели из дыры в экране, и большие куски толстого стекла разлетелись по комнате; клубы дыма окружили телевизор, а Тони стоял и истерично орал: Я ДОСТАЛ ТЕБЯ, ТЫ, ХРЕНАК, ТЕБЕ ПИПЕЦ, — и он выпустил еще одну пулю в умирающий телевизор, ТЫ ПОЛУЧИШЬ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ, ХАХАХАХАХАХАХАХА, и еще одна пуля полетела в разваливающийся корпус, — КАК ТЕБЕ ЭТО НРАВИТСЯ? А? НРАВИТСЯ? ПИДОР ГНОЙНЫЙ, — и он продолжал херачить телевизор, всадив очередную порцию свинца в дымящиеся останки того, что минуту назад было сложным прибором. ДУМАЛ, ТЕБЕ ЭТО С РУК СОЙДЕТ, А? ДУМАЛ, ДА? А остальные смотрели и тряслись от хохота, когда он влепил на ходу еще одну пулю в корпус, и вот он стоит над ним, оставив на десерт последний патрон, сияющий, ухмыляющийся, торжествующий, над изуродованными, тлеющими останками, глядя, как судорожно скачут нервные искры, убегая по дымящемуся проводу к розетке, где они взрываются и шипят, прежде чем исчезнуть, а у торжествующего Тони текли слюни от вида дрожащего под его взглядом, молящего о пощаде, о последнем шансе телевизора: я больше не буду, Тони, клянусь мамой, Тони, пааажааалустааа, ну последний раз, Тони, я все исправлю, клянусь жизнью мамочки, я все для тебя сделаю, Тони, — а Тони глумился над умоляющим о пощаде телевизором, исполненный презрения к хнычущему сукину сыну: ШАНС??? ШАНС???? ЩАС Я ТЕБЕ, СУКА, ДАМ ШАНС, ХАХАХАХАХАХАХАХА, ТЫ ДАЖЕ НЕ МОЖЕШЬ УМЕРЕТЬ КАК МУЖЧИНА, ТРУСЛИВЫЙ СУКИН СЫН, — ну пажаааалуйста, Тони, не стреляй, пож… ЗАТКНИСЬ, МРАЗЬ, — лицо Тони скривилось В презрительной гримасе, он посмотрел телевизору прямо в глаза: пососи-ка вот это, — сказал он тихим, но страшным голосом и всадил последнюю пулю в трясущийся, жалкий телевизор, и телевизор задрожал от этого соuр de grace, по обгорелым внутренностям пробежала последняя искра и, шипя, исчезла в вечности, испустив последний дымок, который, клубясь! ушел в атмосферу, где смешался с дымом от травы, гашиша, сигарет и вонью попперсов. Тони пожал плечами и сунул пистолет за пояс: говорил я тебе, не выеживайся, — он снова дернул плечом, никто не выеживается на Тони Большие Яйца, ясно? И он спокойно присоединился к остальным, взяв предложенный ему пузырек, занюхал его и упал на пол, хохоча вместе со всеми, а кто-то предложил помолиться за упокой усопшего между приступами смеха, а Гарри с Мэрион вынюхали ещё один Поппер на двоих, и их тела продолжали трение друг о друга, и они смеялись, прилипая друг к другу кожей, и музыка продолжала дрейфовать сквозь дым и смех, и уши, и головы, и сознание и каким то непонятным образом выходила нетронутой и неизменённой, и всем было хорошо, чувак, по — настоящему хорошо, словно они только что покорили вершину горы Эверест, или прыгнули с парашютом, или летали как птицы, да, словно птицы парили в воздушных потоках, как большие птицы, чувак … да… Словно они вдруг стали свободными… свободными… свободными….