Сколько лет себя царевна помнила, она задавалась вопросом, что с ней не так. Почему некоторые люди, к которым стоит прикоснуться, даже ненароком, морщат лица и стараются отойти? Однажды Стелла подслушала разговор кухарки и нового кучера, который как раз сегодня утром подсаживал ее в коляску — царевна с няней собирались на прогулку.
— И как же ты забыл надеть перчатки? — выговаривала старшая сестра своему нерадивому брату. Стелла знала об этом от няньки. — Ведь настрого наказано носить форму. Выговора хочешь? С таким трудом я тебя сюда пристроила, а ты? Я вот без чепца и на кухню не зайду. Порядок есть порядок!
— Да не забыл я, — кучер перешел на шепот. Он извлек из кармана перчатки и помотал ими перед носом кухарки. — Я нарочно их не надел. Хотел проверить…
— Что же ты, братец, хотел проверить?
Кучер скривил лицо, не решаясь рассказать.
— Ну, понимаешь…
— Не мнись!
— Ты же помнишь, что я служил во флоте?
— Ну?
— Мы на берег не сходили месяцами, а как отпустят, то мы… ну, по бабам.
— Господи! А какое это отношение имеет к перчаткам?
— А такое! Одна из баб, когда я отказался жениться, прокляла. И я больше не мог ни с кем, будь она хоть тысячу раз раскрасавица! И болеть начало так, что спасу нет. А тут царевну под локоток поддержал, когда она оступилась, и чуть не взвыл. Еле до дому дотерпел, так в животе резало.
Кучер замолчал, вновь переживая недавние события.
— Ну?
— Ну-ну! Чего заладила? — он надел перчатку на одну руку, поправил ткань на пальцах. — Болеть у меня перестало. А как второй раз до царевны дотронулся, уже нарочно, без перчаток, то и вовсе отпустило.
Стелла вспыхнула, вспомнив, как шершавая рука мужчины скользнула по ее ладони. И ведь тоже в это утро перчатки не нашла. Они словно сквозь землю провалились. Лежали на столике в прихожей, а хватились, и нету их.
— Так, выходит, она с тебя порчу сняла?
— Выходит, что так…
Царевна никогда не задумывалась, что те темные пятна, которые она видит даже через одежду — знаки проклятия. Они были большие или маленькие, а иногда полностью занимали тело человека, и Стелла откуда-то знала, что такой уже не жилец.
Вот и мачеха ее носила черное пятно, что расползлось по всему животу. Уезжала куда-то лечиться, хотя спасение было совсем рядом: стоило Стелле обнять ее сильно-сильно и пожелать, чтобы скрутившаяся в животе змея уползла, как чернота послушно сдвинулась с места и собралась в один клубок.
Девочке не дали закончить, оторвали от кричащей царицы, отругали. Поэтому пришлось пробраться в царские палаты ночью и завершить начатое — изгнать змеюку из тела мачехи. И всего-то, чего хотела Стелла — немного любви. Она, глупая шестилетняя девочка, полагала, что стоит помочь царице, как та сделается доброй, перестанет смотреть на нее, как на вредное насекомое, и надолго уезжать из дворца на всяческие бесполезные лечения. И заживут они счастливо.
И ведь пыталась объяснить хотя бы отцу, да не получилось. Ума не хватило, правильных слов не подобрала, толком про змеюку рассказать не смогла.
И сослали в наказание царевну в гостевой дом. «С глаз долой, из сердца вон».
Стелла проплакала всю ночь. А наутро поклялась, что не станет больше пытаться помочь людям, скроет свое умение от всех, больше и сама ни к кому не прикоснется и до себя дотронуться не даст.
Но было поздно. Молва о странностях царевны уже распространилась. Благо, ее друзья не носили в себе черноты, а потому и не боялись, что Тиллька сделает им больно.
Вот если бы не Янушка…
И ведь не успела полностью изгнать расползшуюся по ее груди черноту, а значит, хоть и отодвинула час смерти на года, та ее все равно достанет…
«Пусть сестричка подрастет. Я найду слова, чтобы Янушка мне поверила и вытерпела боль. Пусть только подрастет».
— А какая я? — повторила Стелла неудобный вопрос. — Ведьма? Отродье?
— Иная, — уклончиво ответила Мякиня.
— Я проклята, — царевне скупой ответ няньки не понравился. С укором в голосе она произнесла то, о чем даже подумать страшилась: — Я приношу людям боль. Я монстр. Разве я не вижу, как ты морщишься, стоит мне обнять тебя, единственного человека, за которого я готова отдать жизнь?
— У тебя дар, — Мякиня вздохнула, понимая, что опоздала с объяснениями. Надо было раньше, много раньше девочку успокоить. Надумала она о себе невесть что. — А боль — это от того, что ты не можешь управлять своим даром. В монастыре тебя научат.
Слезы сверкнули в глазах девочки.
— Разве стоило ждать столько лет? А, Мякиня? Сколько годков ты со мной? Меня ненавидели, боялись, даже… били. А оказывается, можно научить? Почему только сейчас?
— Как я могла увезти тебя в монастырь? Разве царь позволил бы? Он возлагал на тебя большие надежды. Ты — залог союза с Эрией и вдруг монастырь?
— А объяснить?
— Я пытались, но он просто выгнал меня, — нянька комкала в руках ленту от душегрейки.
Стелла знала отца, поэтому не удивилась, что он не захотел слушать няньку. Действительно, кто Мякиня такая, чтобы царь поверил в ее бредни? Увезти царевну в монастырь, вместо того, чтобы выгодно отдать замуж?
— Я смогу вернуться? Ну, когда меня научат управляться с даром? Я получу назад свое имя?
Нянька так и не подняла глаза. Всего-то на один вдох-выдох замялась, но страх сжал сердце царевны.
— Сто-о-о-й! — донеслось снаружи и повозка, дернувшись, замерла.
Ржание лошадей, топот ног, встревоженные голоса заставили женщин вытянуть шеи, чтобы взглянуть в окошко. Нянька вытащила тряпицу, о которую совсем недавно вытирала руки, и мазанула ею по запотевшему стеклу.
За окном стояла ночь. Всполохи факельного огня вдоль дороги, лай собак, которые никак не должны были здесь появиться, и знакомый до боли голос.
— Где моя дочь? Где?!
— Отец?
— Царь-батюшка? — даже при неярком свете лампы было заметно, как побледнела Мякиня.
Надежда захлестнула царевну.
«Он приехал за мной! И я не отправлюсь ни в какой монастырь, где у меня отнимут имя. Папа обязательно что-нибудь придумает! Он уже, наверное, придумал!»
Стелла схватилась за ручку двери, чтобы вылететь навстречу отцу, но Мякиня больно сжала ладонь воспитанницы.
— Не смей уходить. Если откажешься от монастыря, твоя сестра умрет.
— Няня, кто ты?..
Где та добрая старушка, что любила рассказывать сказки и петь жалостливые песни про несчастную судьбу сиротинушки? Где та заботливая нянька, что бережно расчесывала волосы и приговаривала, какая царевна умная, раз не кичится тем, что дано по праву рождения, а дружит с простолюдинами? Где та разумная женщина, которая всегда вставала на защиту подопечной и не пасовала даже перед царицей?
