К середине, где ряды сходились все меньшими окружьями,могилки были уже старые, надписи на многих не разобрать, а сохранившиеся, какверстовые столбы, уводили в прошлое. ТРИКСИ. ЕЕ ЗАДАВИЛО НА ШАССЕ 15 сен. 1968.В этом же ряду Луис увидел большой фанерный щит, глубоко врытый в землю. Отснега, дождей и ветров он обтрепался и чуть покосился. Едва различаласьнадпись: В ПАМЯТЬ О МАРТЕ, НАШЕЙ ЛЮБИМОЙ КРОЛЬЧИХЕ. УМЕРЛА 1-го МАРТА 1965. Арядом, но в следующей аллейке: ГЕН. ПАТТОН! НАШ! СЛАВНЫЙ! ПЕС! — восклицалокаждое слово. «Генерал Паттон» скончался в 1958 году. «ПОЛИНЕЗИЯ», — прочиталЛуис на другой дощечке и, вспомнив свои детские книги и их героев, сообразил,что это скорее всего попугай. В последний раз он прокричал «Дай Поли печенья»летом 1953 года. На двух ближних к центру рядах надписи не сохранились. Вот,чуть в стороне, он приметил целую плиту из песчаника, на ней неумело выбитыслова: ХАННА, ЛУЧШАЯ СОБАКА НА СВЕТЕ 1929 — 1939. Песчаник недолговечен, инадпись скорее угадывалась, нежели читалась. Но сколько же терпения и трудапонадобилось безвестному мальчугану, чтобы запечатлеть память о друге в камне.Невероятно! Любовь и горе маленьких людей не могло оставить равнодушным. Ихродители вряд ли так же почитали своих стариков или даже детей, случись темумереть во младенчестве.
— Да, тут целая летопись, — обратился Луис к подошедшемуДжаду.
Тот кивнул.
— Пойдемте-ка. Покажу кое-что. — И повел его к середине. Дочего же старательно последний, внешний круг могилок повторял этот, внутренний,самый маленький, самый старый. Джад остановился подле упавшей на землюсланцевой плиты. Присел, аккуратно поднял ее, поправил.
— Вот здесь надпись была. Сам каждую буковку выбивал. Теперьуж стерлось. Тут моя первая собака лежит. «Пестрый» его звали. Умер от старостив девятьсот четырнадцатом, как раз когда война началась.
Надо же, не всякое человечье кладбище может похвастать такойдавней историей. Луис походил меж старыми могилками, но ни одна надпись неуцелела, кое-где и таблички поглотила высокая трава. Луис с натугой выдернулпучок-другой, земля будто вздохнула, не хотела расставаться с зеленымистебельками. На обнажившемся пятачке забегали-засуетились жучки. Луисусделалось не по себе, он подумал: ТАКОЕ МЕСТО ЗВЕРУШКАМ ОТДАВАТЬ? НЕ ОЧЕНЬ-ТОМНЕ ЭТО ПО ДУШЕ.
— А когда кладбище образовалось?
— Да уж и не припомню. — Джад засунул руки в карманы,задумался. — Когда Пестрого хоронил, оно уже было. Друзья мне тогда и могилупомогли выкопать. Не так-то легко, между прочим, земля здесь ровно камень.Случалось потом и мне им помогать. Вон там, — он ткнул узловатым пальцем, —собака Пита Лавассера, если мне память не изменяет, а вон три могилки, одна задругой — кошки Альбиона Кроугли. Старина Фритчи голубей держал. Так одногособака задрала, мы с Элом и Карлом его тоже здесь похоронили. — Джад задумчивопомолчал. — Да, никого уж из моих дружков-приятелей не осталось. Померли все.Все до одного.
Луис помолчал, тоже засунул руки в карманы и огляделкладбище.
— Земля здесь ровно камень, — повторил Джад, — ничего живогоне приемлет, самый раз для мертвых.
Неподалеку тихонько заплакал Гейдж, Рейчел подхватила его наруки.
— Проголодался, бедненький. Лу, по-моему, нам пора домой.Ну, пожалуйста, пойдем, а?
— Конечно, пора. — Луис накинул на плечи лямки сынишкиногокреслица, повернулся к жене спиной, чтобы удобнее было сажать Гейджа. — ЭЛЛИ!Где ты, ЭЛЛИ?
— Да вон, гляди. — Рейчел указала на гору валежника, покоторой, как по шведской стенке в спортзале, карабкалась дочь.
— Давай-ка слезай потихоньку, малышка, — вдруг встревожилсяДжад. — Не ровен час, нога меж сучьев провалится, недолго и сломать.
Элли спрыгнула наземь.
— Ух ты! — вскрикнула она, потирая бедро. Она зацепилась засук, ногу не оцарапала, но брюки порвала.
— Вот видишь, не напрасно предупреждал. — Джад взъерошил ейволосы. — На эту кучу и взрослый не рискнет взобраться, даже тот, кто каждоедерево в лесу знает. Обойдет стороной. Деревья падают, умирают и делаютсязлыми. Так и норовят укусить.
— Правда? — удивилась Элли.
— Конечно. Здесь они, видишь, вроде штабелем сложены, ноодин неверный шаг — посыплются одно за другим.
Элли взглянула на Луиса.
— Это правда, папа?
— Правда, дочка.
— Ух! — она обернулась и крикнула куче валежника. — Вы мнештаны порвали, у-у, злючки!
Взрослые рассмеялись. Валежник промолчал. Лишь по-прежнему,как уже не один десяток лет, тянул побелевшие скрюченные руки-сучья к солнцу.Луису представилось, что это скелет огромного древнего дракона, которого убилдоблестный рыцарь. И лежит теперь, устрашая всех, груда драконьих костей.
Еще ему показалось, что очень уж заботливо уложены деревья ивалежник, отгораживая кладбище от дремучего леса, иногда Джад Крандал вскользьупоминал о нем, как об «индейском лесе». Неужто так постаралась природа, уложивдеревья штабелем, а валежник сверху пирамидой, неужели…
Но тут Гейдж уцепился за отцово ухо и крутанул, пускаярадостные пузыри, и Луис враз забыл о валежнике за Кошачьим кладбищем. Порадомой!
9
Назавтра Элли пришла домой чем-то встревоженная. Луис сиделв кабинете и собирал модель легковой машины: «Серебристое привидение» фирмы«Роллс-Ройс», выпуска 1917 года, шестьсот восемьдесят деталей, пятьдесятподвижных частей. Модель была почти готова, Луис уже представлял за рулемосанистого шофера в униформе, потомка кучеров, колесивших по Англии век-дваназад в экипажах.
С детства, лет с десяти, Луис был просто помешан на моделях.Началось с того, что дядя Карл подарил ему конструктор: аэроплан времен первоймировой войны. Сколько он их потом собрал! С годами он выбирал все болеесложные игрушки. Увлекся одно время мастерить кораблики в бутылках, потом —военную технику, оружие. Пистолеты он делал такие, что, казалось, нажми накурок — выстрелит! Последние пять лет его занимали в основном большие корабли. Вуниверситете на полке в кабинете у него стояли модели «Лузитании», «Титаника»,а «Андреа Дориа», законченная накануне переезда, бороздила просторы каминнойполки в гостиной. Теперь же он обратился к легендарным автомобилям прошлых лет.Как подсказывал опыт, нового увлечения должно хватить лет на пять. Рейчелглядела на его забаву всепрощающим супружеским оком, но, как ему казалось, столикой недовольства: она все еще ждала — после десяти лет семейной жизни, —когда же ее муж повзрослеет. Возможно, такому отношению она обязана отцу, тотвсе десять лет считал, что зять у него — недотепа и глупец.
