Зима принесла холода, туманы и снегопады. Люди вытащили изсараев лыжи и сани, а на вершинах гор появились снежные шапки.
Однажды Бёдвильд услышала, как Нидуд, вернувшись изочередной поездки на остров, сказал старому Хильдингу:
– Крыша в хижине протекает.
Хильдинг ответил:
– Вот и я заметил, что он стал кашлять. Да и дров сжёгбольше обычного.
Нидуд сказал:
– Надо будет как-нибудь починить эту крышу.
После этого Бёдвильд целый день только и думала, что о дыркев крыше лачуги; и ещё о том, что Волюнд, конечно, сидел прямо под этой дырой,потому что его не пускала слишком короткая цепь. И кашлял, кашлял, уткнувшисьлицом в костлявые худые колени…
Под вечер она твёрдо решила побывать на острове ещё раз. Икак можно скорей. Она отвезёт Волюнду вкусную еду и меховое одеяло. А там пустьбудет так, как это угодно судьбе.
Однако в ту же ночь налетела такая лютая непогода, что ниодин разумный человек носу не высовывал из дому без крайней нужды. Не говоря ужо том, чтобы куда-нибудь ехать. И Бёдвильд осталась сидеть у тёплого очага.Сидеть и представлять, как страшно, наверное, было на острове, в каменнойхижине, заметённой по крышу. Как жутко и тоскливо выл за стенами ветер, илетели в дымовое отверстие пригоршни холодного снега…
Дней через пять после начала шторма Нидуд сказал:
– Как тебе кажется, Хильдинг, когда у него должны быликончиться дрова?
Ярл подумал и ответил:
– Если он жёг их как всегда, то два дня назад. Но янадеюсь, что он сделался бережлив.
– А еда? – спросила, подойдя, многомудраяТрюд. – Я же помню, сколько я посылала!
Мужчины посмотрели сперва на неё, потом друг на друга, иНидуд хмуро сказал:
– Всё равно сейчас ехать нельзя.
Бёдвильд при этих словах не выдержала и расплакалась. Умрётна острове Волюнд, и уйдёт что-то очень важное из её жизни навсегда. Нидудзаметил слёзы дочери и сказал:
– Хоть бы скорее кончилась эта буря! Если он непогибнет, я велю ему сделать ожерелье для нашей Бёдвильд.
Когда тучи наконец исчерпали свой гнев, Нидуд конунгнемедленно поехал на остров. Бёдвильд проводила его со слезами. Она плакала истрашилась, что сама себя выдаст. Но ни у кого не шевельнулось и мысли, что дочьконунга могла так убиваться из-за кузнеца! Владычица Трюд даже оброниланечастую похвалу. Она сказала:
– Хорошая хозяйка будет из тебя, Бёдвильд.
Ей, верно, казалось, что Бёдвильд боялась лишиться стольредкостного раба, как хромой мастер, сидевший на острове. А Нидуд конунг, едвапоставив ногу на берег, подозвал к себе дочь. И при всех надел на неё золотоеожерелье, украшенное перламутром. Он сказал:
– Я обещал и исполнил. Носи и не снимай даже в хлеву!
Волюнд был жив… Бёдвильд смутилась и пролепетала:
– Оно же запачкается…
Конунг улыбнулся.
– Пусть пачкается. Люди скажут: вот Бёдвильд, дочьконунга ньяров! Как же он одевает её в праздник, если она и коров доит вся взолоте!
Но Бёдвильд всё-таки сняла ожерелье, чтобы рассмотреть егонаедине. Сделано оно было, конечно, бесскверно; но колечко на её пальце так жеот него отличалось, как белый лебедь, парящий высоко в синеве, – отпёстрой утки, выкормленной под опрокинутой корзиной. Почему так?
И ещё показалось, будто Волюнд хотел ей что-то сказать.
А потом подошла середина зимы и весёлый праздник Йоль, послекоторого день вновь начинает расти. Нидуд конунг пригласил к себе множествогостей и стал почти ежедневно ездить на остров Севарстёд, готовя подарки.Однажды Бёдвильд спросила его:
– Не устал ли ты, отец мой конунг, так часто ездитьтуда и обратно? Может, ты прикажешь, чтобы кузнеца перевезли сюда… хотя быненадолго… Он мог бы всё время ковать…
Она так и трепетала от сознания собственной дерзости, ноНидуд ответил ласково:
– Твоя правда, он у меня пока что больше ест и пьет,чем делает своё дело. Я думал об этом. Но ты не забывай ещё и о том, что у негонаверняка есть могущественные родичи, мстительные к тому же. Мне тожезахотелось бы мстить, если бы моему сыну перерезали поджилки!
Бёдвильд покорно кивнула, а конунг продолжал:
– Если бы мы жили где-нибудь в глухом углу, куда редкозаглядывают чужие люди, я поступил бы так, как ты предлагаешь. Но к нам скоробудет много гостей, и как бы не сыскался среди них человек завистливый иболтливый! А не хотелось бы мне оказаться носом к носу с родичами кузнеца!..
Среди приглашённых к Нидуду на праздник побеждённой зимы были Атли конунг из соседней долины, из-за горного хребта. Они с Нидудом былидрузьями – два конунга, а конунги нечасто питают один к другому иные чувства,кроме зависти и вражды. Эти же ладили, и, как залог дружбы, жил у Нидудасынишка Атли, малолетний Готторм. И воспитывался вместе с Сакси под рукоюстарого Хильдинга ярла.
Бёдвильд смутно помнила, как Хильдинг обучал когда-то ещё иРандвера, старшего сына Атли; ныне этому Рандверу уже минуло двадцать три зимы.Рассказывали, будто он каждое лето пропадал в море со своими викингами, считаязазорной мирную жизнь на берегу. Вот и теперь он приехал к Нидуду во главесобственной дружины. И носился по округе на быстроногом коне, горланя и плашмяколотя мечом в деревянный щит.
А когда приходила пора садиться за стол, он неизменноустраивался рядом с Бёдвильд. Выбирал для неё кусочки получше и пил с нею изодного рога, вполне уверенный, что ей это льстило.
И то сказать – многие, видя такое внимание Рандвера, вслухжелали ей счастья. Сам Нидуд смотрел и улыбался, и вместе с ним улыбаласьмногомудрая Трюд.
И только самой Бёдвильд было противно до тошноты!..
Руки Рандвера не походили не то что на крылья – даже накрылышки. Они умели только хватать рукоять секиры или меча. И ещё: забиратьсяпод стол, находить пальцы Бёдвильд и поглаживать, как приглянувшуюся вещицу.
Правду сказать, собою он был очень хорош. Как это и подобаетюному храбрецу: длинные мягкие усы, чуть вьющиеся волосы и светлые,беспечальной голубизны глаза.
Бёдвильд всё время казалось, будто эти глаза смотрели не тосквозь неё, не то поверх, не желая вглядеться попристальнее. Наверное, онипривыкли скользить по девичьим лицам, выбирая самое пригожее. И это скольжениеуже слегка их утомило.
Знать бы Рандверу, что не шёл у неё из ума калека-кузнец,диким зверем сидевший на цепи, на острове Севарстёд! И что не было ей дела дохраброго викинга, гордо восседавшего рядом!
Однажды Хлёд и Эскхере куда-то пропали на весь короткийзимний день. В утренних сумерках ушли, в вечерних сумерках вернулись. Вернулисьхмурые и злые до того, что их не смогла развеселить ни вкусная еда, ни пиво, нидаже хвалебная песнь заезжего скальда по имени Эйстейн.
