“Жаль, я не успел засунуть ей в дырку. Чертова соседка услышала, как она верещит, но ничего – я найду его крошку и на небе, а там мы ее оттрахаем, я и мой брательник. Слышали, чертовы ищейки, передайте вашему Герою, что старина Обрубок шлет ему привет!” До участка безумного Тада так и не довезли. Один из полицейских выстрелил ему между глаз, а потом изрешетил пулями так, что тело Тада с трудом можно было опознать.
Николас мог только гадать, кто стал палачом, совершившим за него правосудие, пока Морис, нарушив еще одну неприкосновенную тайну участка, не отвел вороного депоса в подсобку. Николас помнил, как там на него давили стены, а еще – каким же старым показался пегий полицейский в тусклом свете единственного окна.
“Я хотел поговорить с тобой, это по поводу Обрубка”, – сказал он.
Николас поднял уши. Он подозревал, что именно Морис мог быть тем отчаянным мстителем, рискнувшим своей карьерой и даже, если бы Дженна не вникла в ситуацию, свободой ради него. За убийство при исполнении могло светить и пожизненное. Но все равно Николасу было удивительно слышать признание Мориса. Старик продолжил: “Ты знаешь, Ник, я терпеть его не могу – твоего напарника. Но после того, что он сделал… Когда мы брали Обрубка, я был уверен, что Расс слетел с катушек. Он давно лишил Тада жизни, но продолжал стрелять. Он нашпиговал всю патрульную машину пулями. И, черт бы его побрал, я еще никогда не видел Расса в такой ярости! При задержании нас было пятеро патрульных, мы еле его оттащили, а еще поклялись, что никто об этом не узнает. Но ты его напарник. Тебе я должен был рассказать”.
Николас никогда не говорил с Расселом об этом, но в душе был ему благодарен. Беспокоиться за судьбу напарника тоже не пришлось. Дженна не была настолько глупа, чтобы поверить версии патрульных, но встала на его сторону: преступников – живых и мертвых – в Одаре хватало с головой, то же самое нельзя было отнести к хорошим полицейским. Дело замяли, объявив Тада очередным прихвостнем Элиранда, павшим при задержании. Общеизвестный факт – они никогда не попадались полиции живыми. Что касается Николаса, то ему вернули золотую цепочку, которую сняли с шеи покойного Тада. Вороной депос без труда узнал украшение – оно принадлежало Лейн. Николас подарил его своей возлюбленной на год совместной жизни.
Вот и вся история. Николас даже пальцем не повел, все решилось без его участия. Никаких тебе длительных поисков, разрушительной и не приносящей облегчения мести. А сам он погрузился в омут не то сна, не то бесконечной галлюцинации. Сегодня Николас словно очнулся благодаря сообщению о гонщике по радио и желанию действовать, вспыхнувшему в груди слабой искрой.
Воспоминания уносили его все дальше, четкие, как кадры из киноленты. Вот он трясет ее тело, наклоняясь к уху, шепчет: “Проснись, малыш”, уверенный, что она услышит. Он звал Лейн, гладил окостеневшее плечо, умолял, чтобы она поехала вместе с ним домой, что уже поздно, им лучше лечь спать. Завтра он никуда не пойдет и останется с ней на весь день, только бы она вернулась. Николас не отпускал ее, пока судмедэксперты его не оттащили. Он искал ей платье, перебирая аккуратно сложенные вещи в ее шкафчике. Сначала Николас хотел купить новое, но так и не решился. Лейн была разборчива в одежде. Он боялся, что подарок придется его девочке из высшего общества не по вкусу. Николас решил остановиться на старом, ее любимом. Он достал платье из ящика и тогда вдруг вспомнил, что знал всегда – Лейн, а вернее, тому, что теперь стало ей, все равно, в чем ее похоронят. Он думал, что никогда не вынесет этого зрелища – вида ее тела в гробу, и себя рядом с ней, отчаянно пытавшегося разувериться в том, что происходящее – кошмарный сон.
Воспоминания уже таковыми не являлись, Николас снова присутствовал там, во плоти, вновь переживая все моменты по второму, по десятому кругу. Они держали его крепко, не желая отпускать, проносили на безумной карусели от одного кадра к другому, чтобы на этот раз он не выдержал и сошел с ума. Ему захотелось закричать. И он кричал где-то там, в глубине своих мыслей, точно существо, падающее в бесконечную пропасть.
– Эй, ты меня слышишь? Что с тобой? – доносилось из другой реальности. – Патнер, я с тобой разговариваю!
Бездна, сотканная из самых черных, самых страшных дней его жизни, сменилась сначала на стену с пожелтевшими обоями и газетными вырезками о подвигах полицейских, а потом и на мощный силуэт Дженны. Старушка с удивлением пялилась на него. Николас словно увидел себя со стороны. Вспомнил, как полтора часа назад задержал вора-гонщика и что теперь вынужден слушать истории о каких-то кошках. Видимо, многое из речи Дженны он пропустил, поэтому не мог объяснить выражение на ее лице. Тут было что-то близкое к ужасу. Николасу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело – его щеки были мокрыми от слез. Вот так он сидел и рыдал на глазах начальницы, которая всегда ждала случая, чтобы он провалился.
Дженна потянулась за салфетками, отвлекшись от картины, которая все же оставила ликующий отпечаток у нее на лице. Николас решил подарить ей еще одну, последнюю радость.
– Я ухожу из полиции, – сказал он, поднявшись со стула.
– Что?
О стол ударился полицейский жетон.
– Прошу, избавь меня от бумажной волокиты. Ты ведь мастерски научилась подделывать мою подпись.
Николас оставил ее без объяснений, которых, в общем-то, не требовалось. Слишком рано он ушел из дому, понадеявшись, что минувшее время было к нему милосердно.
Николас не слышал, что Старушка говорила ему, покинул кабинет, только кресло королевы победной насмешкой скрипнуло вслед: “Ты больше сюда никогда не вернешься”. Николас уверенно шел по коридору, словно ничего не случилось, стараясь абстрагироваться от взглядов, сделать вид, что он действительно стал призраком. Рассел Лэйон, теперь бывший напарник, хвостом увязался следом. Соловый депос предложил подвезти его до дома. Николас согласился, чтобы не тратить в участке лишние минуты в ожидании такси. Многие из тех, кто остались обсуждать случившееся, позавидовали Расселу. Ему предоставлялась возможность понаблюдать за небывалым зрелищем дольше остальных.
Глава 3Две недели прошло с тех пор, как Николас ушел из полиции. Его одиночество никто не тревожил. Должно быть, в участке давно смирились с пустующим местом и безуспешными попытками отыскать вороного депоса. То внезапное появление мелькнуло вспышкой падающей звезды. Он был? Нет, он померещился. Или, может, какой-то жалкий, до ужаса похожий на него парень ронял слезы в кабинете Дженны. Николас и сам с трудом верил, что все произошло именно с ним. На всякий случай он вставил шнур от телефона в розетку, а впоследствии корил себя за наивность – телефон хранил молчание.
Большую часть дня вороной депос проводил в гостиной, под неумолкающий фон телевизора листал папки со старыми делами. Если позволяла погода, то коротал время на крыльце, в саду, с кружкой кофе или банкой пива, в зависимости от времени суток. Он любил наблюдать, как среди кустарников весело носится вторая живая душа в этом доме – бурый пес Флайк. Пес ловко уклонялся от кустов и веток, прекрасно приспособившись определять преграды единственным глазом. Когда питомец Николаса был щенком, его сбила машина. Флайка спасло чудо, но даже оно не избавило пса от последствий: кусок плоти на правой стороне пасти отсутствовал, оголяя челюсть. Пустая глазница заросла шерстью, придав морде зловещий прищур. Соседские детишки считали Флайка страшным монстром, а на преступников (как и на Рассела) пес наводил холодящий ужас. Только Николас знал, что нет на свете добродушнее создания. За спиной остались долгие четырнадцать лет, проведенные рядом, и вместо увечий вороной депос замечал лишь виляющий хвост да неиссякаемую любовь. В те тяжелые дни только беспечность радующегося прогулке Флайка внушала Николасу умиротворение. Для животных время не делится на полосы, все, что у них есть – это настоящее. А Николас жил прошлым. Он кутался в свои воспоминания, как в старый плед, только они приносили ему тепло.
