Я тоже заливисто смеялась над шутками Макса, притворяясь немного пьяной. На самом же деле я едва отпивала по глотку из своего бокала; в этот вечер мне нужно было быть настороже. Генрих только что незаметно покинул наш круг, а я осталась, чтобы отсутсвие его не было так очевидно. Также мне нужно было следить за шефом гестапо, группенфюрером Мюллером, и сделать всё возможное, чтобы не дать ему подняться в его кабинет, прийди ему такое в голову. Понятия не имела, как бы мне это удалось, поэтому я испытывала огромное облегчение от того, что герр Мюллер очень даже удобно устроился в одном из кресел и был погружён в беседу с одним из своих коллег, не выказывая никакого желания покидать насиженное место.
Я глянула на часы на противоположной стене и заметила время. Генрих сказал, что ему потребуется около пяти минут в кабинете Мюллера и ещё пять на то, чтобы проникнуть внутрь и покинуть его незамеченным. Часть плана, которая больше всего меня пугала, было то, что ему нужно было пройти по тонкому лепному карнизу на высоте четвёртого этажа, и я только могла молиться, что лепнина на здании была крепкой. Если окно окажется закрытым (хотя Мюллер зачастую оставлял его распахнутым на ночь, чтобы с утра приходить в проветренное помещение), то Генриху потребуется ещё пара минут, чтобы вскрыть замок отмычкой. Плюс пара минут на то, чтобы подняться вверх по лестнице из зала для приёмов, где мы сейчас находились, до своего кабинета и спуститься назад. То есть ровно через четырнадцать минут мне стоило бы начать волноваться. Прошла только одна.
Урсула шепнула мне на ухо, что собиралась пойти «попудрить нос» и спросила, не составлю ли я ей компанию. Я улыбнулась в ответ и покачала головой, сказав, что все эти офицеры умрут со скуки, если мы обе их одновременно покинем. Такой аргумент она приняла без всяких возражений; я же осталась на своём посту. Мне нужно было следить за Мюллером.
Две минуты прошло. Генрих должно быть только открыл дверь в свой кабинет. Я нетерпеливо начала постукивать пальцем по бокалу, что держала в руке. Представив себе в очередной раз, как мой муж вылезает из окна и ступает на тонкий карниз снаружи, я невольно поймала себя на мысли, что Ингрид и Рудольф были правы, и что вся операция была дурацкой и крайне рискованной затеей. Только вот делать что-либо было уже поздно. Кто-то снова пошутил, и я рассмеялась вместе со всеми, хотя и не слышала даже, в чем был юмор. Мюллер по-прежнему сидел в своём кресле.
Урсула вскоре вернулась. Переживая за своего мужа, изображающего в эту самую минуту циркового акробата на верхнем этаже, я больше не могла сдержать волнения и извинилась, сославшись на то, что захотела глотнуть свежего воздуха. Бросив последний взгляд в сторону Мюллера, я вошла в один из длинных коридоров, ведущий к французским окнам, выходящим на задний двор. Эсесовцы, стоявшие на страже около стрелянной двери, неподвижно как статуи, не обратили на меня никакого внимания. Я ещё раньше заметила нескольких офицеров, выходивших покурить на задний двор через эту самую дверь, так что не было ничего подозрительного, если я пришла сюда с той же целью. В конце концов, эсэсовцам не обязательно было знать, что я не курила.
Уже на заднем дворе я быстро прикрыла за собой двери и, убедившись, что я была абсолютно одна, сделала несколько шагов, чтобы видеть крышу. Никого на карнизе видно не было. Я отпила ещё немного шампанского и снова глянула наверх, одними глазами, стараясь не поднимать головы. Никто так и не появился, что означало, что Генрих был уже внутри кабинета шефа гестапо. Я облегчённо вздохнула и быстро направилась обратно внутрь, чтобы возобновить своё наблюдение за Мюллером. Но не успела я пройти и половины пути по тёмному коридору, как какой-то офицер, шедший мне навстречу, вдруг схватил меня за руку и толкнул меня к стене, прижав меня к ней своим телом, лишив меня какой-либо возможности двигаться. В неосвещенном холле я не смогла толком разглядеть его лица, но было в нём что-то очень знакомое, что-то явно угрожающее.
— Что вы делаете? — возмущённо воскликнула я как можно громче; только вот музыка, играющая в зале неподалёку, полностью заглушила мой голос. — Пустите меня сейчас же!
— Давно не виделись, Аннализа.
Вот теперь я его узнала. Я бы никогда не забыла этот голос, принадлежавший человеку, который бог знает что собирался со мной сделать, когда я дала ему от ворот поворот несколько лет назад; человеку, который написал претолстый доклад на меня в гестапо, почти стоивший мне свободы, а то и жизни; человеку, который, благодаря своей новой подружке Гретхен, танцевавшей со мной в одной труппе, узнал, что я была еврейкой. Штурмбаннфюрер Ульрих Райнхарт.
— Пустите меня!
Я попыталась его оттолкнуть, всё ещё теша надежду, что кто-нибудь появится в коридоре и спасёт меня, как в прошлый раз, но мы были совершенно одни. В прошлый раз когда это произошло, он чуть не задушил меня и скорее всего сделал бы ещё что-то похуже, если бы я не вывернулась тогда. Можно и не объяснять, как я была сейчас напугана.
— Спешишь куда-то? Даже не скажешь привет старому другу? Где твои хвалёные манеры?
Он схватил меня за запястье и резко завёл руку мне за спину, заставив меня выронить бокал с шампанским на ковёр. Я попыталась закричать, но он зажал мне рот рукой. Я знала, что он вряд ли мне что-то сделает здесь, в РСХА, и что он скорее всего просто хотел меня напугать, и вполне в этом преуспел, как бы мне не хотелось это признавать.
— Ах ты маленькая еврейская шлюшка, да ты хоть знаешь, что меня выгнали с моего поста в офисе из-за тебя? — Его черты, искажённые неприкрытой ненавистью, не оставили мне никаких сомнений: он действительно хотел мне навредить, так или иначе. — Знаешь, что меня из-за тебя перевели в чёртовы вооружённые СС благодаря тебе? Знаешь, сколько таких же жидов, как ты, мне пришлось перестрелять на восточном фронте, чтобы меня назад взяли?
Я не могла ответить, даже если бы очень захотела: он всё ещё закрывал мой рот рукой. В прошлый раз я сбежала, ударив его коленом между ног, но теперь он был умнее и плотно прижимал меня к стене своим телом. Со стороны могло показаться, что мы были двумя любовниками, обнимающимися в полумраке; в реальности же Райнхарт вывернул мне руку ещё сильнее.
— Хорошо, что обергруппенфюрер Гейдрих ценит таких людей, как я, — процедил он, глядя мне прямо в глаза. Ещё одна пугающая ухмылка перекосила его лицо. — Я вернулся, дорогуша, я теперь официальный агент гестапо, и мы с тобой очень часто будем видеться, пока я не найду способ тебя уничтожить. И на этот раз никто, даже твой муж, тебе не поможет.
Мой муж! Мне нужно было вернуться обратно в зал, чтобы убедиться, что Мюллер был по-прежнему там. Только вот я не могла. Он меня так и не отпускал.
Он наклонился ближе и сказал голосом, от которого у меня мурашки пробежали по спине:
— Каково это, знать, что твой самый страшный ночной кошмар вернулся, а?
Он рассмеялся и наконец выпустил меня из своей хватки, но как только я попыталась выскользнуть между ним и стеной, он выставил передо мной руку. Ему явно нравилось играть со мной в кошки-мышки.
