Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Он преподнес королю бесценный экземпляр, принадлежавший несравненному да Винчи. И Его Величество смог сравнить любовные фантазии Аретино с позами, которые были известны ему прежде. Все последующие месяцы девочки в Оленьем парке овладевали знаниями Аретино. Именно тогда взбешенный Шуазель придумал воистину мудрый ход.
Самое постыдное для легкомысленных французов — стать смешным. Шуазель нанял некоего актера, умеющего великолепно имитировать голоса.
Здесь тяжелые веки месье Антуана раскрылись, и в ледяных глазах загорелся огонь, и он сказал с удивившей меня ненавистью:
— Этот гнусный комедиант, этот презренный фигляр посмел ходить по парижским салонам, выдавая себя за Сен-Жермена. Не знавшие графа с хохотом принимали россказни потешного мерзавца за чистую монету. Он быстро превратил в карикатуру монологи графа — его путешествия в прошлое. Голосом графа презренный шут заявлял: «Как же, как же, мы с Иисусом были очень близки. Но он был слишком романтичным и очень любил преувеличивать. Как сейчас слышу, он рассказывает эту потешную историю про семь хлебов, которыми он будто бы накормил тысячи. Я уже тогда предупреждал его, что с такими выдумками он непременно плохо кончит...» Слушатели умирали от смеха. Презренные проходимцы Калиостро, Казанова — те, кто завидовал графу, — приняли участие в поношении.
Казанова
Казанова был самый талантливый из них, самый обидчивый и самый злобный. Обожал афоризмы, придумал несколько великолепных... не брезгуя присваивать и чужие. Например, шутку Сен-Жермена: «Все твердят: «Уважайте старость, она делает человека мудрым... Но можно ли уважать следствие, если причина, его породившая, столь отвратительна?» Казанова был великолепно сложен, очень высок, но довольно дурен собой: толстый бесформенный нос плюхой висел на смуглом лице. Но в нем была такая гордость, такая вера в свою неотразимость, что она воистину завораживала окружающих. Первый раз Сен-Жермен увидел Казанову в Опере. Казанова был в голубом бархатном камзоле, шитом золотом; смуглая рука в перстнях с крупными бриллиантами торчала из пены кружев. Он стоял, придерживая эфес шпаги, победительно разглядывая в лорнет ложи, точнее, впечатление от своего появления. Граф, проходя мимо него, усмехнулся и тихо прошептал: «Три из четырех — фальшивые... Это я о бриллиантах на ваших перстнях. Что же касается эфеса шпаги — здесь фальшивы все камни».
Казанова возненавидел его. И когда начались гонения на графа, венецианец поспешил осмеять его способность создавать алмазы и золото.
(Я потом прочел мемуары Казановы, он писал о Сен-Жермене: «Этот необычайный человек на самом деле прирожденный обманщик. Безо всякого стеснения, как о чем-то само собою разумеющемся, говорит, что ему 300 лет, что он владеет панацеей от всех болезней, что у природы нет от него тайн, что он умеет плавить алмазы и из десяти-двенадцати маленьких сделать один большой, того же веса и притом чистейшей воды, и может создавать золото».)
Но граф проучил наглеца. Встретив Казанову, граф попросил у него жалкую монету в 12 су. После чего со своей постоянной вежливой улыбкой сказал:
— Я слышал, сударь, что вы не верите в мои возможности. Так вот, я обещаю на ваших глазах превратить эту монету нищих в золотую. Но если я сумею это сделать, вы дадите мне слово об этом рассказывать всем. Надеюсь, вы согласны?
Казанова понимал: попробуй он отказаться, граф тотчас вызовет его на дуэль. За Сен-Жерменом числилось множество отправленных на тот свет противников. Обычно во время дуэли граф читал любимый сонет Шекспира, нанося в конце сонета заключительный смертельный удар. Противник успевал услышать: «Так храм разрушенный все — храм, кумир поверженный — все бог». Выпад! И соперник спешил к Богу!
Как нередко бывает с большими и сильными мужчинами, Казанова был трусоват. Он сам говорил: «Я слишком люблю жизнь, чтобы рисковать ее потерять». Казанова поспешил согласиться.
На следующий день он пришел в особняк графа. Собралось еще несколько приглашенных. Граф попросил Казанову дать ему монету в 12 су. После чего предложил присутствующим проверить монету. И она пошла по рукам. Граф положил на монетку некое таинственное зернышко и, поместив все на кусок некоей черной породы, начал разогревать обычной паяльной трубкой. Во время таинства граф низко наклонялся над монеткой, упираясь в нее взглядом. По прошествии приблизительно трех-четырех минут он щипцами поднял раскалившуюся монету и положил ее на стол. Подождал, пока она остынет, и молча отдал Казанове. Тот долго изумленно вертел монету, наконец воскликнул: «Золото!!!»
И передал присутствующим. Монета превратилась в золотую.
— Вы можете взять ее себе. Но я надеюсь, вы сдержите слово, — сказал граф Казанове. Конец фразы: «если по-прежнему не желаете, чтоб я вас вызвал» граф не произнес, но Казанова понял. Он сдержал слово и всем рассказывал о происшедшем.
(Став стариком, в своих мемуарах, написанных после известия о смерти графа, Казанова описал эпизод весьма вольно. Он перенес его из Парижа в Англию. Но чудесное превращение вынужден был описать: «Бросив на мою монету маленькое черное зернышко, Сен-Жермен положил монету на уголь, который разогрел с помощью паяльной трубки. Спустя две минуты раскалилась и монета. Через минуту она остыла, и Сен-Жермен дал ее мне. Я стал рассматривать монету. Теперь она была золотой». Но завистливый венецианец не удержался намекнуть, будто граф мог ловко подменить монету. «Два месяца спустя, — пишет Казанова, — я подарил эту монету фельдмаршалу Кейту». На самом же деле вечно нуждавшийся в деньгах распутник продал монету фельдмаршалу. И чтобы цена была поболе, не забыл присовокупить: «Я ни на миг не усомнился в том, что держал в руках ту самую монету в 12 су... Произошло чудо превращения!» Этот эпизод фельдмаршал Кейт описал в письме к графу Сен-Жермену, с которым был давно дружен.
Граф продолжал публичные опыты в Париже. На следующий день он, опять же на глазах публики, преобразил еще две монетки по 12 су. Точнее, всего две... Как он сказал: «Чтобы не разорить французскую казну». И месье Антуан торжественно открыл вторую шкатулку. На дне лежала золотая монетка в 12 су:
— Украшение коллекции! Одна из тех двух монет. Монета нищих, 12 су, ставшая золотой каких-то двести пятьдесят лет назад! Он передал ее мне. И я держал в руке эту монетку!!
— Однако, — продолжил месье Антуан, — после слишком длинного вступления перейдем к главному. По сию пору историки верят, что влияние графа уничтожила интрига герцога Шуазеля. На самом же деле все ухищрения герцога оказались тщетными. Отношения Сен-Жермена с королем погубил некий разговор... Разговор этот касался судьбы самого странного, самого таинственного узника в истории Бастилии. Его судьба с давних пор не давала покоя и мне. И вот сейчас наконец-то появилось время серьезно заняться его историей. Именно потому я приехал в Париж, — сказал месье Антуан. И начал рассказывать.
Железная Маска. Вступление к тайне
— Этот самый знаменитый узник Бастилии умер в тюрьме в самом начале XVIII века. Правил Францией тогда дед Людовика XV — великий король Людовик XIV. В ненастном ноябре 1703 года, 19-го числа, в Париже шел не такой уж привычный для парижан снег с дождем. В ночь на 20 ноября кладбище при церкви Святого Павла оцепили королевские гвардейцы. Подъехала телега с богатым гробом, сопровождаемая охраной. Гроб этот привезли из Бастилии. Его положили в заранее вырытую яму, торопливо закопали, не поставив над ним никакой надгробной плиты. Захоронением лично командовал тогдашний губернатор Бастилии господин Сен-Мар.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
