Эдвард Радзинский. Железная Маска
ГЛАВА ПЕРВАЯ ГРАФ СЕН-ЖЕРМЕН Париж
Мой отец жил в Париже, никогда там не побывав. Он был галломан в СССР - галломан из страны за железным занавесом... Отец жил в сталинской Москве, в окружении старых французских книг, купленных в букинистических магазинах. В новой России рабочих и крестьян, поголовно не знавших французского, за бесценок продавались французские книги времен Людовиков и Империй - эти уцелевшие остатки дворянских библиотек. Париж для отца не был городом. Это была мечта. Мечта о свободе в стране рабов и еще о том, что когда-нибудь я увижу недостижимый Париж.
Он умер, так и не побывав в Париже, который часто видел в снах. В этих снах он сидел в парижском, кафе с чашечкой кофе и писал рассказ.
Впервые я приехал в Париж в начале 80-х...
Был жаркий майский день. Я сидел в парижском кафе, на столе стояла чашечка кофе, передо мной лежал отцовский «Путеводитель по Парижу», изданный в 1900 году во время Всемирной выставки. И я сочинял рассказ.
Но ничего не приходило в голову, парижский рассказ не получался. Между тем наступил полдень, и на лице официанта читался вопрос, когда же я покину кафе и уступлю свое место с несерьезной чашечкой кофе посетителям серьезным, пришедшим на священное для француза полуденное «манже». «Манже», без которого истинный француз не только не может жить — умереть не может. В дни революции даже беспощадные революциоеры разрешали приговоренным аристократам хорошо отобедать перед путешествием на гильотину. Из окна кафе на другой стороне Сены я видел замок Консьержери, откуда и везли на гильотину этих насытившихся французов... Официант продолжал мрачно смотреть. Я решил поторопиться и, на худой конец, записать в кафе хотя бы чужой рассказ, который услышал от знаменитого итальянского сценариста. Ему и нескольким его коллегам предстояло написать любовные истории протяженностью не более 10 секунд экранного времени! Эти новеллы должны были составить фильм о ЛЮБВИ.
И вот что он сочинил.
Действие происходило в квартире. У телефона сидела прелестная женщина. Перед ней стоял телевизор. На экране готовилась к старту космическая ракета. Голос отсчитывал последние 10 секунд перед стартом. Красавица внимательно глядела в телевизор и одновременно набирала номер.
— 10... 9... — отсчитывал секунды голос по телевизору. — 8... 7... 6... — Она набирала очередные цифры.
— 5... 4... 3... 2... 1... Старт! — раздалось в телевизоре.
— Алло! — сказал в трубке мужской голос.
— Он уехал! — радостно сообщила она.
Загадочный господин
Я закончил записывать чужую выдумку, когда сзади раздался голос, сказавший по-русски:
— Это не просто ловкая выдумка. Это притча о жалкой любви в жалком веке. Десяти секунд и вправду достаточно для ее описания.
Я обернулся. Он сидел за соседним столиком и улыбался.
Он был в великолепном белом чесучовом костюме, в широкой соломенной шляпе, из-под которой торчали черные усы, длинный зигзагообразный нос и впалые, вдавленные щеки... И весь он был какой-то изогнутый, узкий, ненадежный. Несмотря на жару, он был в белых перчатках.
Я хотел ему ответить, но не успел, ибо в тот же момент он... исчез! Остались только руки в перчатках. Это не самая обычная картина, когда из пустоты торчит парочка белых перчаток. Но я не успел поразиться, ибо в следующее мгновение он преспокойно восседал передо мной на стуле.
— Нет-нет, — засмеялся он, — здесь нет ничего сверхъестественного. Это всего лишь фокус, которым в любимом мной Галантном веке сводил с ума парижан граф Сен-Жермен. Вас явно тревожат мои перчатки. Я, видите ли, участвовал в раскопках Вавилона. Этого делать было не надо. Как всем нам известно из Библии, Вавилон был проклят Господом. «Не заселится никогда, и в роды родов не будет жителей в нем... Но будут обитать в нем звери пустыни... Шакалы будут выть в чертогах их, и гиены — в увеселительных домах... И сделаю его болотом... — сказал Бог Саваоф». Когда я впервые приехал, — как-то странно словоохотливо продолжил он, — увидел поразительную точность предсказанного. Передо мной лежали уродливые холмы, болото и пустыня, и под ними прятался проклятый город. Там не росла даже трава. Только тростниковые топи, источавшие лихорадку. Но я получил разрешение и начал копать.
Его рассказ показался мне куда более странным, чем его перчатки. Последние раскопки в Вавилоне, как я смутно помнил, проводились в самом начале двадцатого века.
Но он продолжал читать мысли. Усмехнувшись, сказал:
— И вправду. В отличие от иных знаменательных мест Ирака, где каждый год идут раскопки, на месте Вавилона с 1918 года официально никто не копал. И правительство уклоняется давать разрешение. Там не бывает даже туристов. Однако легко предположить, что за большие деньги я получил разрешение и начал копать в проклятом месте.
— Так вот в чем дело, — успокоился я.
И незнакомец, всё читая мои мысли, одобрительно-насмешливо кивнул:
— Я рад, что вам все стало понятнее. Копать там необычайно трудно. Приходилось платить рабочим бешеные деньги: люди панически боятся этих мест. Я намеревался отрыть древнейшую часть Вавилона. Это город правителя Хаммурапи, существовавший за полтысячи лет до Моисея. Но оказалось, он лежит под стометровым слоем ила. Тогда я решился копать на месте города Навуходоносора. Но и он укрыт тридцатиметровым слоем собственных камней и черепков. В этот мусор превратились знаменитые башни, колонны, висячие сады... Но все-таки кое-что удалось. Откопали замечательную стелу, покрытую клинописью. Конечно же, я торопился прочесть... Камень расчищали всю ночь. К рассвету я нежно гладил руками каменные письмена проклятого Господом города. Я чувствовал плотский, страстный ропот времени.
Но уже к вечеру руки горели. Я подхватил инфекцию, совершенно обезобразившую их... Будьте осторожны с подобными местами. Однако мне пора.
Он только взглянул в сторону официанта, как тот опрометью бросился к нему. Я увидел, как в белых перчатках появилась серьезная купюра и улеглась на столик:
— Благодарю, мой друг. Сдачи не надо. — И, поднимаясь с места, сказал мне: — Надеюсь, мы вскоре продолжим нашу беседу. — И протянул рукой в перчатке визитную карточку.
На визитке я прочел:
— Антуан де Сен-Жермен. И телефон.
Он засмеялся:
— Это псевдоним всего лишь. Когда-то я снимал квартиру в квартале Сен-Жермен. Но нынче обитаю в Латинском квартале, в двух шагах от мастерской Делакруа. Позвоните мне, коли будет настроение. Буду рад. Вы, как я понял, писатель, весьма увлеченный Историей. Только такой человек может с упоением листать столетней давности путеводитель, быть осведомленным о раскопках в Вавилоне и пытаться сочинять в кафе, водрузив на столик компьютер. Но остерегайтесь, мой друг, носить обе эти вещи в одной сумке. Поверьте, они ненавидят друг друга — великолепный, переживший столько приключений путеводитель и ненадежное, ломкое дитя прогресса.
