Как миряне, так и клирики вносили свой вклад в становление нового общества, в синтез англосаксонских и нормандских элементов. Первые действовали главным образом своим физическим присутствием, собственным примером, тогда как вторые — абстрактными знаниями, своим даром предвидения. Служители церкви, несмотря на то, что они извлекали пользу из ограбления местного населения, внесли большой вклад в сближение двух народов. Влияние таких людей, как архиепископы Кентерберийские Ланфранк и Ансельм, постоянно оказывало на общество умиротворяющее действие. Эти прелаты сохранили многие особенности местной литургии и включили в церковный календарь наиболее популярных местных святых. Эти сами по себе и не слишком большие уступки тем не менее создавали климат взаимопонимания.
Языковые различия создавали наиболее серьезные препятствия для установления по-настоящему человеческих взаимоотношений. Бароны первого поколения мало беспокоились по этому поводу. Почти не зная англосаксонского языка, они кое-как объяснялись со своими крестьянами, используя только наиболее необходимые слова, при этом коверкая их самым безбожным образом. Прежде всего, это касалось имен собственных: в устах нормандского барона имя Гарольд превращалось в Эро, а Кентербери — в Канторбьер. Значительно больше преуспели в преодолении языкового барьера клирики. Многие из епископов, прибывших с континента, были способны проповедовать в деревнях на местном наречии. Что же касается короля, то он даже и не помышлял об игнорировании, а тем более об истреблении англосаксонского языка. В глазах государя, воспитанного в континентальных традициях, для которого языком литературы и дипломатии, естественно, была латынь клириков, народные наречия практически не имели политического значения. Однако англосаксонское общество опиралось на совсем иную лингвистическую основу. Вильгельм сознавал это и с самого начала своего правления заставлял секретарей, унаследованных от Эдуарда, составлять некоторые официальные документы на англосаксонском. Впоследствии он полностью перешел на латынь, что, однако, не означало негативного отношения с его стороны к языку коренных обитателей страны, а было лишь возвратом к традиционным нормам феодального государства. При этом он вознамерился, как сообщает Ордерик Виталий, изучить англосаксонский язык настолько, чтобы не только понимать его, но и говорить на нем, дабы более справедливо отправлять правосудие и без переводчика выслушивать жалобы, с коими обращались к нему его новые подданные. Однако в свои 43 года он мало преуспел в этом: его голова была слишком мало привычна к подобного рода занятиям, а обилие прочих забот лишало его необходимого досуга, так что в конце концов он отказался от задуманного. Зато его сын Генрих владел англосаксонским языком с самого детства.
Масса англосаксов не знала французского. Суд под председательством нормандца мог вершиться лишь при наличии переводчика — нетрудно представить себе, какие злоупотребления могли быть сопряжены с этим! Сложилась, таким образом, ситуация, характеризовавшаяся не столько билингвизмом в собственном смысле этого слова, сколько сосуществованием двух языков — социально и политически господствующего меньшинства и покоренного большинства. Существовала еще латынь, служившая языком официальных документов. Это сосуществование языков не обходилось без их взаимодействия: современный английский язык формировался именно в процессе их взаимовлияния.
После 1066 года постепенно пересох источник англосаксонской литературы. В последующие примерно лет тридцать лишь отдельные поэты продолжали сочинять стихи для все более сужавшегося круга читателей. Так, около 1090 года некий монах из Уорчестера одним из последних посвятил свое поэтическое произведение былому величию умиравшей цивилизации. Анналы, которые традиционно велись во многих монастырях на англосаксонском языке, постепенно прекращались или же продолжались уже на латыни. Анналист из Абингдона оборвал свое повествование в 1066 году буквально на середине фразы, рассказав о победе, одержанной Гарольдом при Стэмфорд-Бридже. Какая неведомая драма скрывается за этим внезапным прекращением повествования? Из различных трудов подобного рода, известных под собирательным названием «Англосаксонская хроника», только два были продолжены после 1066 года: один, составлявшийся, вероятнее всего, в Йорке, доведен до 1079 года, а другой, по всей видимости, происходивший из Кентербери, — до 1154 года. Поэзия, как и вся англосаксонская культура, оказалась низведенной до уровня своего рода фольклора. Какое-то время продолжали свое существование баллады лирико-эпического содержания, темы и вдохновение для которых черпались из бедствий, принесенных нормандским завоеванием, и из героического сопротивления ему. Правда, чем дальше, тем больше сочинители баллад заимствовали из поэзии завоевателей...
С начала эпохи завоевания нормандцы принесли в Англию жанр эпической поэзии, получивший название «песни о деяниях» (chansons de geste). Ордерик Виталий рассказывает, что около 1080 года капеллан Гуго Авраншского, призванный заботиться о спасении душ доверенных его попечительству баронов, пытался подвигнуть их к покаянию и исправлению, рассказывая им о воинах, прослывших в миру святыми. Наиболее известным примером героического эпоса была и остается «Песнь о Роланде», ранняя редакция которой относится к эпохе нормандского завоевания Англии. Нормандские клирики привнесли в завоеванную страну и наиболее передовую для того времени форму латинской школьной традиции. Монастыри Сент-Эвруль и Сен-Кан, располагавшие большими скрипториями, направляли преподавателей во многие английские аббатства. Монахи из Сент-Эвруля основали школу в Кембридже, а Жильбер Криспен, монах из Бекского монастыря, ставший аббатом в Вестминстере, написал биографию Ланфранка и историю его борьбы за церковную реформу.
Около 1100—1130 годов несколько англо-нормандских церковных писателей, родившихся в последние годы правления Вильгельма Завоевателя, создадут новые образцы исторических сочинений. Соединенными усилиями ломая прежние рамки анналистики и порывая с риторической концепцией повествования, они свидетельствовали о зарождении коллективного сознания среди привилегированного класса созданного нормандцами государства. За историками английской династии, Вильгельмом Мальмсберийским и Генрихом Хантингдонским, одно или два поколения спустя последуют первые хронисты, писавшие на народных языках, — Джеффри Гаймар (родился около 1140 года) в Англии и родившийся около 1160 года в Нормандии Вас, автор «Романа о Ру». Они расширили горизонты исторического исследования, попытавшись вписать историю своего времени в контекст всемирной истории, что было, безусловно, новаторским подходом. Флоренс Уорчестерский, первый среди них, еще около 1100 года прибавил к анналам своего аббатства всемирную хронику, скомпилированную из произведений англосаксонского или ирландского происхождения. После него нормандец Роберт де Ториньи, монах Бекского монастыря, а затем аббат обители Мон-Сен-Мишель, придаст этому жанру надлежащую форму. В этой плеяде историков Ордерик Виталий занимает особое место. Незаконнорожденный сын рыцаря Роже де Монтгомери и англосаксонки, он появился на свет в 1075 году в Шропшире. В юном возрасте став монахом аббатства Сент-Эвруль, около 1120 года он начал писать историю своего монастыря. Постепенно первоначальный проект расширился до масштабов всеобщей истории Церкви, начиная с евангельских времен. Эта «Церковная история», автор которой, несмотря на свое восхищение Вильгельмом Завоевателем, пересказывает самые нелицеприятные для того слухи, циркулировавшие в его время, во многих своих частях основывается на некритической компиляции, однако во всем, что касается современных автору Нормандии и Англии, она является незаменимым источником сведений, кладезем метких суждений и ярких портретов.
