В этот вечер в куховарне было настоящее столпотворение. Сен-Жермен в связи с отъездом приказал выдать братьям двойные порции и взять для этого самые деликатесные продукты, а также пригрозил поварам, что лично проследит, чтобы все было исполнено в лучшем виде. Поэтому все кухонные слуги, опасаясь гнева грозного приора, буквально сбились с ног.
Рембо, не обращая внимания на суету, поздоровался со старшим куховаром, бесцеремонно выбрал из стопки миску поглубже, наложил себе пшенную кашу, добавил несколько кусков ароматной баранины, полил все маслом и соусом и пристроился у разделочного стола, наблюдая за тем, как слуги носятся взад-вперед, таская в трапезную тяжелые подносы.
И когда он по привычке повел носом, вдыхая ароматный пар…
– Нюх у меня такой, сир, – пояснил он Роберу, – что многие собаки позавидуют. А запах этот я помню хорошо. Была у меня одна поклонница, из прованских знатных дам, самой ей лет двадцать, а мужу – шестьдесят. Сказать, что она его не любила, – это значит ничего не сказать. Порой целыми ночами напролет она мне в подробностях рассказывала про то, как ей мерзко и противно исполнять супружеский долг. Так вот, решила она все же от мужа избавиться. Выписала у толедских евреев особый порошок и мне, как лучшему другу, и похвасталась. Я, памятуя о песне про шута, короля и королеву, конечно, в ту же ночь тихо собрался и умотал из замка от греха подальше. Неровен час, догадались бы, что господин не умер от колик, а был отравлен. Благородные всегда договорятся, а повесят кого? Бедного жонглера, который только в том и виноват, что умеет, в отличие от ленивых и бессильных мужей, услаждать их истосковавшихся жен не только одним лишь голосом. Но запах этого зелья я запомнил на всю жизнь.
Почуяв носом отраву, Рембо немедля ринулся к главному повару.
– Вы приправляли мясо миндальной крошкой? – спросил он тучного бургера, который родился и вырос в Акре.
– Нет, Рембо, – удивленно ответил тот, – сегодня приправа с кориандром и шафраном…
У жонглера помутнело в глазах, и ноги сами понесли его в трапезную.
– Что было дальше, вы все видели, – завершил он свои рассказ.
– Ну вот, – довольно буркнул Робер, обращаясь к Жаку и Серпену, – а вы говорили, что он императорский шпион. Стал бы он тогда нас спасать?
Рембо приосанился. Брат Серпен нахмурился:
– Всякое в жизни бывает. Может быть, просто в последний момент ужаснулся. Виданное ли дело – одним махом целое крестоносное братство на тот свет отправить!
Робер помрачнел, снова схватил жонглера за шиворот и начал с силой его трясти:
– А ну говори, баранья требуха, подослан ты к нам или нет?!
«Ну, сейчас бухнется на колени и начнет божиться, – подумал Жак. – Тут-то ему и конец».
Однако жонглер повел себя неожиданно. Он вскинул голову и укоризненно посмотрел на братьев:
– Вот вы, значит, как. Что бы ни случилось – Рембо враг, Рембо подлец. Да, небезгрешен, не спорю. Крал, обманывал, лжесвидетельствовал, прелюбодейничал. Но если, по-вашему, я могу отправить на смерть тех, кто, несмотря на нанесенные мной обиды, отнеслись ко мне по-человечески… – В глазах жонглера блеснули слезы.
– Ну ладно, приятель, – извиняющимся тоном пробормотал Робер, – верю я тебе. Ты как, брат Серпен?
– Ну не знаю, – развел руками рыцарь, – похоже, что твой слуга говорит от чистого сердца.
– Извини нас, Рембо, – просто сказал Жак.
– Ладно. Зла не держи. – Робер похлопал жонглера по плечу. – Тут кого угодно подозревать станешь. Хотел я перед отбытием тебе дать расчет, но передумал. Мне оруженосец нужен, пойдешь?
– С вами хоть на край света, господа! – просиял Рембо. – Моя лютня в вашем полном распоряжении!
По трапезной метались повара, собирая тарелки и выливая их содержимое в специально выкопанную для этого яму. Для того чтобы накормить отправляющихся в путь, драпиарий приказал выдать со склада заготовленный впрок жесткий овечий сыр и застревающее меж зубов жилистое вяленое мясо, так что ужин братьев хоть и был, как обещано, обильным, но больше напоминал походный рацион.
С последними лучами солнца отряд покинул Акру через ворота Святого Антония. За Робером на крепком пятилетнем муле скакал, чуть не лопаясь от ощущения собственной значимости, новый оруженосец брата-рыцаря, сира де Мерлана. Правда, с непривычки он не смог правильно закрепить щит, и тот больно бил его по ноге, а копье торчало вбок, словно жердь в руках у пьяного плотника. Но Рембо это совершенно не смущало.
За спиной у Жака раздался скрип и рокот. Он подтянул повод и обернулся назад. Городские ворота уже закрылись, и цепи медленно вздымали надо рвом большой подъемный мост. «Что же, – подумал Жак, – путешествие началось. С этого момента мы – посланники».
Конец первой книги
