– Вот уж и впрямь интересно, – улыбнулся Жак, – кто кого перепьет – рыцарь студента или студент рыцаря?
Де Мерлан встопорщил усы и уж было собрался достойно ответить на дерзкие слова пейзанина, который, поди, за всю жизнь меньше вина надавил со своих виноградников, чем один достойный рыцарь его выпил, но его гневную тираду прервал разнесшийся по всему двору голос мажордома:
– Всем братьям Святого Гроба немедленно собраться у ворот! Его высокопреосвященство, патриарх Иерусалимский со свитой, изволит немедля убыть к себе по срочному делу!
Возвратившись в Акру, патриарх, не говоря ни слова, проследовал к себе в покои. Почти сразу же после этого по всему городу застучали копытами гонцы, сообщая великим магистрам тамплиеров и госпитальеров, а также и нобилям, поддерживающим папу и Иерусалимский патриархат, о том, что их с первыми лучами солнца ожидает его высокопреосвященство.
Совещание проходило за плотно закрытыми дверями, куда не допускались даже слуги. Завершилось оно далеко после полудня. Присутствовавший там по должности Сен-Жермен, возвратившись в расположение, немедленно вызвал к себе Жака, Робера и Серпена.
– Самые худшие опасения патриарха и архидьякона оправдались, – тяжело опустившись в кресло, произнес приор. – Ночью, словно по волшебству, в Акре объявились два францисканца. Как они попали в город – неизвестно. Они доставили послание под личной печатью папы Григория. Апостолик подтверждает отлучение Фридриха и требует принять все необходимые меры, чтобы Иерусалим был освобожден не еретиком, а истинно христианскими воинами…
– Вот тебе, дядюшка, и Михайлов день! – почесал в затылке Робер. – Теперь вместо доброй крестоносной войны начнется самая настоящая усобица.
– Похоже, что все идет к тому, – кивнул головой Сен-Жермен. – Мы еще не успели собраться у патриарха, как весть о содержании письма разнеслась по городу. Посыльные мечутся между кварталами, а нобили и прелаты определяются, как вести себя дальше. Собственная армия Фридриха, само собой, на его стороне. Гроссмейстер фон Зальца со своими тевтонцами – на стороне императора. К счастью, пулены во главе с Жаном Ибелином, оказавшись на родной земле, немедленно позабыли о своей вассальной присяге и с радостью переметнулись к патриарху, который данными ему полномочиями легата готов их от нее освободить. Пизанцы и генуэзцы, которые из-за конкуренции с Дамьеттой несут огромные убытки, готовы идти за императором в огонь и в воду. Тамплиеры и госпитальеры сказали, что не будут исполнять приказы Фридриха, но если он начнет войну, то не имеют права оставаться в стороне. Венецианцы пока сохраняют нейтралитет.
– А что относительно нашей миссии, мессир? – задал вопрос встревоженный Жак.
– Приказ от патриарха получен, – ответил приор. Все присутствующие облегченно вздохнули, – выступаем послезавтра ночью. Кроме мастера Грига с нами пойдут пятнадцать братьев-рыцарей и десять братьев-сержантов. Каждый рыцарь берет четырех коней, одного оруженосца и одного слугу. Сержанты – двух коней. Выдвигаемся как можно скорее на Назарет, потом на Амман. Мастер Григ обеспечивает проводников. Мне дано право вести переговоры от имени Его Святейшества и передать послание к новому Великому хану. Однако наше выступление будет держаться в тайне, для чего приняты чрезвычайные меры. Перед тем как пересечь реку Иордан и оказаться на арабской стороне, мы сменим одежды братьев ордена на платье простых наемников и все превратимся в сержантов. Более не задерживаю вас, друзья. Готовьтесь к маршу и отдыхайте. И главное – будьте осторожны. Архидьякон Дагоберт не без оснований считает, что Фридрих догадывается о нашей миссии и сделает все, чтобы нам помешать. Ступайте, и да поможет нам Бог!
Вечер и все утро следующего дня рыцари Святого Гроба провели в подготовке – слуги чистили и разминали коней, шорники возились со сбруей, а оружейники приводили в порядок копья, мечи и доспехи. Для того чтобы сбить шпионов Фридриха со следа, по патриаршему кварталу был распущен слух, что Сен-Жермен с отрядом срочно направляется в Триполи, чтобы не допустить туда эмиссаров отлученного императора и поддержать сторонников патриарха.
К вечерней трапезе, после которой был назначен выезд, все было готово к опасному путешествию. Приор, воспользовавшись тоннелем, лично переговорил с мастером Григом, уточнив место и время встречи, и, возвратившись в патриархат, заперся с секретарем, приводя в порядок документы и дела рыцарского братства. Сами же братья Святого Гроба, отстояв мессу, отправились в трапезную. По заведенному порядку первыми вошли и заняли места вдоль длинных столов слуги и оруженосцы, затем сержанты и только потом немногочисленные рыцари. Столы для слуг, оруженосцев и сержантов накрывались отдельные, но пищу они получали из одного котла. После того как блюда были расставлены, а все братья, не садясь на лавки, заняли свои места, капеллан ордена начал читать «Отче наш». Завершив молитву, братья расселись. Повара постарались на славу, и от блюд с тушеным мясом исходил такой аромат, что даже капризный Робер, который вечно ворчал на «солдатскую еду» и предпочитал ужинать в городских тавернах, довольно пошевелил усами, схватил ложку и, раскрывая рот, потянул в него большой дымящийся кусок.
– Нет! Стойте, сир! – раздался вдруг откуда-то из-за спины звенящий от тревоги голос.
Жак обернулся. Из дверей кухни прямо на Робера, дико выпучив глаза, несся жонглер Рембо. Не успел Жак моргнуть, как жонглер на бегу врезался в рыцаря, выбил у него из рук ложку и перевернул лавку, так что все сидевшие на ней покатились на пол.
Когда суматоха, вызванная столь неожиданными действиями ополоумевшего слуги, немного улеглась, Жак обнаружил де Мерлана, который стоял, чуть не поднимаясь на цыпочки, и, вытянув до отказа руку, держал за шиворот тощего, но рослого жонглера.
– Ты что, совсем с ума сошел?.. – рявкнул рыцарь, грозно шевеля усами. – Какая муха тебя укусила?
В ответ Рембо, тяжело дыша, повел глазами по сторонам, указал дрожащими пальцами куда-то вниз и выдавил из себя:
– В-вот!
Жак посмотрел на пол, туда, куда указывал пальцем жонглер, и мигом покрылся холодным потом. Любимица братьев, дымчатая пушистая кошка, которой кто-то из сердобольных сержантов, невзирая на строжайший запрет, бросил кусок мяса, не дождавшись завершения трапезы, лежала на боку, закатив глаза, и судорожно сучила задними лапами.
– Придержите его пока! – заорал Робер, мотнув головой в сторону жонглера, и, сбивая столы, ринулся на кухню. После того как он исчез за дверью, оттуда послышался грохот расшвыриваемой посуды и испуганные вопли поваров.
Вскоре рыцарь вернулся обратно.
– Успел уйти, подлец, – произнес он, тяжело дыша. – В день приезда императора на кухню взяли нового слугу, выкреста-сарацина, который якобы был беженцем из Вифлеема. Он-то соус к мясу и разливал.
– Рассказывай! – коротко приказал жонглеру Серпен.
Рембо сначала говорил сбиваясь, но вскоре привычка к исполнению шансонов взяла свое, и речь его стала плавной и даже отчасти цветистой. Не будучи полноправным членом ордена, бывший жонглер, однако, быстро усвоил главное солдатское правило – держаться подальше от начальства и поближе к кухне. Поэтому, едва он получил в распоряжение новую лютню, первые, кого он осчастливил своими шансонами, оказались не новые хозяева и даже не горничные живущих по соседству господ, а повара орденской куховарни. Потратив два вечера на выступления перед ними, Рембо был облечен высоким доверием и получил свободный вход в святая святых. Будучи человеком верующим, но не особо богобоязненным, он, пользуясь своим привилегированным положением, теперь проходил в трапезную через черный ход, совмещая, таким образом, приятное с полезным. Он избегал участия в общей молитве, когда приходилось глотать слюнки, стоя над дымящейся миской, и мог выбирать прямо из котла лучшие куски.
