У Матиаса перехватило дыхание, и он собирался уже отпрыгнуть в сторону, однако Татьяне удалось с грохотом поставить поднос на стол, даже не пролив кофе.
— Спасибо, — коротко сказал Матиас. — Иди и возьми себе кусочек торта, если хочешь.
Татьяне не надо было повторять дважды, и она снова затопала к буфету.
Матиас начал кормить мать. Хотя у нее уже получалось самостоятельно поднести ложку ко рту, но все же это было тяжело и длилось долго. Между кусочками торта он медленно и осторожно вливал в нее несколько глотков кофе, а после сразу же вытирал ей рот.
Он ненавидел все это и, конечно, мог бы заставить делать это Татьяну, однако замечал взгляды пассажиров и сам себе нравился в роли исполненного самопожертвования сына, который делает все, чтобы как-то скрасить жизнь бедной больной матери.
Кроме того, так Матиас хоть чуть-чуть успокаивал свою совесть, которая постоянно терзала его из-за того, что раньше он слишком мало заботился о матери.
Они провели в баре «Лидо» два часа, и все это время Генриетта говорила без остановки. Она вспоминала давние истории, которые Матиас знал наизусть, потому что мать рассказывала их каждый день. Затем у нее начали закрываться глаза, и она задремала. Матиас кивнул Татьяне, которая успела умять уже четыре куска торта, и та увезла Генриетту в каюту немного вздремнуть.
59
За ужином он кормил мать стейком, поджаренным до розового цвета, который разрезал на мельчайшие кусочки, так что они почти распадались на отдельные волокна. Она с готовностью проглатывала каждый кусочек вместе с соусом из манго и чатни, а вот кусочки хлеба или салата, которые он время от времени пытался засунуть ей в рот, просто выплевывала.
Это злило Матиаса, но он не подавал виду, скромно улыбался, по возможности незаметно вытирал салфетками то, что она выплюнула, хотя ему это было противно до смерти, и время от времени с любовью гладил ее по щеке.
Он прекрасно знал, что это видят обе вдовы, которые каким-то образом постоянно оказывались рядом и, похоже, наблюдали за ним.
Через пару столов от них сидела та самая жуткая пара — врач и его беременная жена. Именно тогда, когда Матиас смотрел в их сторону, женщина вдруг громко взвизгнула и вскинула руки вверх, словно кто-то ткнул ей револьвером в спину.
Матиас закатил глаза.
— Тут кровь! — кричала она. — На моей тарелке кровь!
Муж успокаивающе положил руку ей на колени.
— Ребекка, пожалуйста, не волнуйся, мы можем попросить прожарить твой стейк сильнее.
Значит, эту истеричку зовут Ребекка!
Она тяжело, как мешок, сползла на стул.
— Мне так плохо…
Ее муж кивком подозвал официанта.
Матиасу было противно наблюдать за этой парой. Увиденное разозлило его и испортило прекрасное барбекю в теплую летнюю ночь.
Шоколадный мусс Генриетта проглотила без сопротивления, после этого откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
— Я сыта, — сказала она, и на этом кормление закончилось.
Матиас встал и требовательным, тем не менее элегантным жестом показал Татьяне, ожидавшей за соседним столом: «Теперь твоя очередь. It’s your turn[90]. Бери инвалидное кресло и уезжай!»
Татьяна поняла сразу. Она аккуратно проехала с креслом между столиками и отправилась в путь. Теперь она будет снова и снова объезжать весь корабль. Один круг составлял триста пятьдесят метров, своего рода паркур, который любители утренних пробежек выполняли с различной частотой.
А сейчас передышка!
Матиас уселся и закурил супертонкую сигару — сорт, который он предпочитал только из-за того, что сигара имела необычайно элегантный вид, потому что в принципе курение его интересовало мало. Однако же это ему не было противно — ему просто было все равно. Курил он или не курил — для него это не играло никакой роли.
Держа тончайшую сигару между пальцами, он смахнул волосы со лба, придал лицу озабоченное выражение, к которому с помощью глубокого вздоха добавил некоторый оттенок боли, и посмотрел, якобы весь погруженный в думы, на море.
Старшая из вдов была длинной, худой, с угловатым лицом, контуры которого еще и подчеркивались глубокими морщинами. Из-за того что кожа у нее была грубая, похожая на шкуру животного, эти морщины напоминали шрамы. У Матиаса даже возникало желание заполнить их шпаклевкой и замазать, как трещины на штукатурке. Обесцвеченные волосы, которые она зачесывала мягкими волнами на лоб, не могли ничего исправить, и вид у нее все равно был жестокий и озлобленный.
Ее подруга, видимо, когда-то была красавицей. Ее тонкие черты с годами стали более выразительными и интересными, что еще больше подчеркивали волосы, которые она зачесывала назад и собирала на затылке в пучок. Она тоже была худощавой, однако вид у нее был не такой грубый и несчастный, как у первой вдовы.
— Пожалуйста, извините, что беспокоим вас, — осторожно начала младшая, когда они подошли к столику Матиаса, — вы не будете возражать, если мы ненадолго подсядем к вам?
— Абсолютно нет! — Матиас тут же, но не поспешно, погасил сигару, поднялся, слегка поклонился и придвинул дамам стулья. — Пожалуйста, присаживайтесь. Разрешите заказать вам что-то из напитков.
— Нет-нет, большое спасибо, мы как раз выпили кофе. Мы не хотели бы отнимать ваше драгоценное время, это просто так… мы иногда встречаемся с вами… — Она подыскивала слова. — Мы просто хотели сказать, что считаем фантастическим то, как трогательно вы заботитесь о матери. Терпеливо и с любовью… Такое действительно редко увидишь! — Она посмотрела Матиасу в глаза и покраснела.
Матиас улыбнулся:
— Очень приятно, что вы это сказали. Спасибо.
— С вашей матерью произошел несчастный случай?
— Нет. Инсульт. Но она на пути к улучшению.
— Она мало разговаривает?
— По-разному. Иногда она говорит много, иногда мало. Все зависит от обстоятельств. В любом случае она наслаждается круизом.
— Но для вас это не отдых, хотя эта женщина, эта помощница, находится рядом с вами.
— Все в порядке. Я радуюсь каждой минуте, когда моя мать чувствует себя в какой-то мере хорошо.
Говоря это, Матиас раздумывал, действительно ли он услышал унизительный подтекст, когда старшая сказала «эта помощница», но, возможно, они обе заметили, какие у Татьяны манеры за едой, и, кроме того, трудно было не обратить внимания на ее одежду, к которой нужно было привыкнуть.
Все могло быть. Он решил оставить все так, как есть, не стал дальше касаться этой темы и театрально вздохнул.
Обе дамы потрясенно замолчали.
В этот момент Татьяна во второй раз провозила инвалидное кресло мимо них. Матиас воспользовался этой возможностью, поскольку посчитал, что дамы узнали достаточно. Не имело смысла и дальше разговаривать о его матери или искать темы для беседы.
