Народу собралось мало, так как был конец дня и конецпраздника, и мы легко отыскали удобное место, чтобы наблюдать за шествием,посреди примятой травы и мусора после целого дня суматохи. Я прислонился кстолбу, сложив руки за спиной. Вскоре появились первые платформы.
Жуткие, кошмарные, дрожащие фигуры огромных размеров изпапье-маше, совсем как в моем детстве, медленно плыли по улице над ликующейтолпой.
Помню, как отец выговаривал мне, семилетнему: «Майкл, тыведь не боишься ничего того, что настоящее? Значит, ты должен преодолеть свойнелепый страх перед этими парадами». Он был прав, конечно. К тому времени уменя развился жуткий страх перед этими шествиями, я превращался в настоящегоплаксу и портил праздник Марди-Гра ему и матери. Это правда. Вскоре, однако, янаучился преодолевать свои страхи. Или, по крайней мере, научился с годамипрятать их.
И что же я видел теперь, когда факельщики промаршировали сважным видом со своими красивыми чадящими факелами, и барабанный бой становилсявсе громче, возвещая о гордом приближении первого из больших школьныхоркестров?
Просто любопытное зрелище, не более. Во-первых, было слишкоммного света. При таком мощном уличном освещении все эти факелы были всего лишьданью традиции – толку от них никакого. А мальчики и девочки, игравшие набарабанах, были всего лишь симпатичными детьми с яркими мордашками.
Затем под приветственные крики и визг появилась королевскаяплатформа с огромным высоким троном, великолепно украшенным. Да и король тожесмотрелся величественно в своей короне, усыпанной камнями, в маске и длинномзавитом парике. Какое расточительство, весь этот бархат. И конечно, онразмахивал золотым кубком с таким величественным видом, словно не являлсяучастником одного из самых нелепых зрелищ во всем мире.
Безобидно, все это было безобидно. Никакой тьмы или ужаса,никого не собираются казнить. Внезапно меня дернула за руку маленькая МонаМэйфейр. Не соглашусь ли я взять ее на плечи, спросила она, а то ее папочкаустал.
С удовольствием, ответил я. Самое трудное было посадить еена плечи, а затем выпрямиться – задача не для старой развалины. Я чуть не умер!Но все-таки справился, и она отлично повеселилась, с визгом ловя дешевые бусы ипластмассовые стаканчики, сыпавшиеся на нас с проезжавших платформ.
И какие же это были симпатичные старомодные платформы. Прямоиз нашего детства, как сказала Беа, без всяких новомодных механических илиэлектрических штучек. Просто милые замысловатые поделки: трепещущие деревья,цветы, птицы, затейливо отделанные блестящей фольгой. Королевская команда, вмасках и атласных костюмах, работала без устали, разбрасывая безделки ипобрякушки по морю поднятых рук.
Наконец все закончилось. Праздник Марди-Гра завершился.Райен снял Мону с моих плеч, отчитав ее за то, что она побеспокоила меня, а япротестовал, заявляя, что все прошло отлично.
Мы медленно пошли домой. Мы с Эроном плелись поодаль отостальных, а потом, когда гости продолжили веселиться в доме, с музыкой ишампанским, произошло это странное событие.
Я, как всегда, прошелся по темному саду, любуясь азалией,усыпанной белыми бутонами, чудесными петуниями и другими однолетниками,высаженными в клумбу. Дойдя до большой индийской сирени в конце лужайки, явпервые понял, что она наконец ожила после морозов. Весь куст покрываликрошечные зеленые листочки, хотя в свете луны он все еще выглядел голым икостлявым.
Я постоял под ним несколько минут, глядя на улицу, где мимочугунной ограды проходили последние отбившиеся от праздничной толпы гуляки.Кажется, я обдумывал, не удастся ли мне покурить здесь втихую, а потомвспомнил, что Эрон и тетушка Вив по приказу доктора выбросили все сигареты.
Как бы там ни было, я погрузился в мечтания, наслаждаясьвесенним теплом, когда заметил за оградой женщину с ребенком, торопливо бегущихмимо. Ребенок, увидев меня, показал пальцем и начал что-то говорить матери о«том человеке».
Тот человек…
На меня вдруг накатил приступ веселья. Я стал «темчеловеком». Поменялся местами с Лэшером. Превратился в человека из сада. Занялего прежний пост, унаследовав его прежнюю роль. Что там говорить, я сделалсячерноволосым незнакомцем с Первой улицы. Такой расклад чрезвычайно меняпозабавил. Я все смеялся и смеялся, не в силах остановиться.
Неудивительно, что сукин сын говорил о любви ко мне. Еще быему меня не любить. Он украл моего ребенка, мою возлюбленную жену, а меняоставил здесь, посадив на свое место. Он забрал у меня жизнь и взамен всучилнеотвязную службу. Почему бы ему не любить меня после всего этого?
Не знаю, как долго я простоял там, улыбаясь самому себе итихо посмеиваясь в темноте, но постепенно почувствовал усталость. Стоит мнепоходить или постоять какое-то время, как я быстро устаю.
А потом на меня навалилась гнетущая печаль из-за того, чтотакой поворот мог быть не случаен. Вдруг я с самого начала ошибся и ведьмы все-такисуществуют? Тогда мы все прокляты.
Нет, не верю.
Я продолжил свою ночную прогулку, а позже попрощался совсеми чудесными родственниками, пообещав каждому из Мэйфейров прийти в гости,когда мне станет лучше, и уверив всю компанию, что мы устроим здесь еще одинбольшой прием по случаю Дня святого Патрика, уже совсем скоро, через нескольконедель.
Ночь стала тихой и спокойной, как любая ночь в Садовомквартале, а королевское шествие превратилось в воспоминаниях в нечтонереальное, столь красивое, яркое и помпезное в своей серьезности, что этоникак не вязалось с миром взрослых.
Да, я победил старого зверя, побывав на параде. И, надеюсь,заставил барабаны умолкнуть навсегда.
И я не верю, что все это было задумано и спланированозаранее. Не верю.
Возможно, Эрон в своей пассивности и догматичности можетпридерживаться теории, что все было предрешено, что даже смерть отца была частьюплана и что мне было предписано судьбой стать любовником Роуан и отцом Лэшера.Но я этого не принимаю.
И дело не только в том, что я не верю в это. Я не могуповерить.
Не могу поверить, потому что разум подсказывает мне: такаясистема, при которой кто-то – Бог, или дьявол, или наше подсознание, или нашигены-тираны – диктует нам каждый шаг, просто невозможна.
Жизнь строится сама по себе, благодаря бесконечнымвозможностям выбора, бесконечным случайностям. И если мы не можем доказать, чтоэто так, мы должны хотя бы в это верить. Мы должны верить, что способныизменять и направлять наши собственные судьбы, что способны управлять ими.
