И ещё больший страх, что любой, кто меня увидит, испытает не просто отвращение, но ещё хуже — жалость. Я уже не просто «серая мышка», я стала сильно пожёванной серой мышкой. Это чувство не отпускало, как бы Алла ни пыталась меня поддержать. В итоге, успокоить меня смогли только лекарства.
Неделю я не выходила из палаты и никого, кроме Аллы, видеть не хотела. Это было моё убежище, моё укрытие от мира. Почти каждый день звонила сиделке отца, спрашивая о его состоянии. Алла, по моей просьбе, отправила перевод для него. Я уже планировала своё возвращение в Красновишерск, как только смогу встать на ноги. Вся эта история с Москвой, с её яркими огнями и обещаниями, была для меня исчерпана. Я была сыта по горло всем этим.
Я мечтала вернуться домой, к отцу. Хотела ухаживать за ним сама, обеспечить ему достойную жизнь, даже если его разум был где-то далеко, вне досягаемости. Он любил меня, я знала это. Но потеря мамы оказалась для него слишком сильным ударом. Тот шок, который парализовал его, сломал его душу и оставил раненым на долгие годы.
Теперь я поняла его лучше. В то краткое мгновение, когда я думала, что Саша умер… боль разорвала, разрушила меня изнутри, лишила разума. Мне казалось, что я умерла вместе с ним. Отец… он прошел через это. Я больше не могла винить его — не всем удается пережить эту боль.
— Зара, — в палату вошла Алла, её голос был полон смеси раздражения и заботы. — Ты долго ещё будешь хернёй страдать? — Она прищурилась, скрестив руки на груди. — Ещё немного, и я психану, спущу мужиков с поводка, а ты сама с ними разбирайся.
— Что? — я отвернулась от окна. — Вы сейчас о чем, Алла Викторовна?
— Так, заканчивай мне выкать и по отчеству величать! — резко перебила она, прищурившись ещё сильнее. — Я тут тебя на горшок водила, а ты мне всё ещё выкаешь. Это раз. А второе — если эти кони разнесут половину больницы, ты сама виновата! — Алла вздохнула, но в её голосе была твёрдость. — Ладно, день пострадала, ладно два, но неделю! Ты что, в монастырь часом не собралась?
Я не сдержала смешок, понимая, что она пытается вывести меня из этого состояния. Её прямолинейность всегда пробивала любые стены.
— Не думала ещё об этом, — пробормотала я, пытаясь отвлечься от навалившейся тяжести.
— Ну и слава богу, — проворчала Алла, подходя ближе и присаживаясь на край кровати. Её глаза оставались мягкими, но голос не терпел возражений. — Слушай, я понимаю, тебе тяжело. Но знаешь, что я тебе скажу? Ты не одна. Здесь Влад, Саша… ты как думаешь, они просто так тут крутятся? — Она приподняла бровь, словно бросая вызов моему отшельничеству. — Они тебе нужны. И ты им нужна. Так что собери себя в кучу.
Алла вздохнула.
— Да ещё этот… Паша… — добавила она, качая головой. — Они с Владом скоро друг друга прибьют, честное слово. Вчера ругались так, что я думала, кто-то из них в окно вылетит птеродактилем. А папочка Паши — генерал, мля, сходит с ума от всего этого. Если так пойдёт дальше, мы тут устроим военные манёвры прямо в больнице. А Ирка, стерва, словно специально приезжает чисто на поржать над этим цирком с лампасами!
— Алла Викторовна… — начала я, но она тут же покачала головой.
— Сколько можно, говорю же, зови просто Алла. — Она выдохнула, взглянув на меня с мягкой улыбкой. — Они все ждут, когда ты перестанешь прятаться. Особенно Саша.
Саша… Я почувствовала, как моё сердце сжимается от его имени. Рука невольно потянулась к обритой голове, нащупав шершавую линию шрама. Я пыталась представить, как он меня увидит теперь. Увидит ли он всё то, что вижу я?
Алла, заметив моё движение, только вздохнула:
— Ну хочешь, я тебе шапочку подарю? — устало предложила она. — Красивую. Из фольги. Глядя на неё, про тебя слегка подзабудут.
Я не сдержала смешка. Алла всегда умела выбить меня из мыслей, которые угнетали. Она знала, как подбодрить, даже в самых тяжёлых моментах.
— Да, наверное, подойдёт, — ответила я, с трудом улыбнувшись. — Все лучше, чем… это….
— Что это, Зара? Шрам? Волосы? Скажи, ты от меня много жалости или отвращения видишь?
Её вопрос ударил прямо в цель. Я опустила глаза, ощущая, как внутри всё сжалось. Нет, от Аллы я не видела ни жалости, ни отвращения. Только заботу и поддержку. Но страх того, что другие могут так чувствовать, словно парализовал меня.
— Нет, — прошептала я, не поднимая взгляда. — Но ты не все остальные… Ты любишь меня… я тебе как дочь.
Я не смогла сдержать улыбку, хотя глаза всё ещё были опущены.
— Не как, а дочь, — сказала Алла, мягко, но с твёрдостью. — Напоминаю, мышонок, я тебе одежду и бельё покупала, помогала мыться. Но это не суть. Ключевое — я люблю тебя. Сильно люблю.
Она замолчала на мгновение, давая мне переварить её слова.
— И Влад любит, — продолжила она. — Он вообще почти к тебе переехал, пока тебя не было — скучал. Ходил и ныл, что надо было ему поехать с вами. На корпоративе сидел с таким лицом, что к нему даже пьяные бухгалтера побоялись подойти. Кстати, аренду тоже оплатил за ваш кошачий домик. Он не мог оставить всё это без внимания. А Паша… — Алла усмехнулась, качая головой. — Не знаю, что ты с ним сделала, но, когда он отцу о тебе рассказал, тот сначала орал на всю больницу, что тебя посадит, а потом, что представит к награде.
— Правда? — я подняла взгляд, и улыбка немного окрепла.
— Ирка, между прочим, каждый день в больницу пироги таскает, — продолжала Алла. — Видимо, они там в лабораториях их по очереди пекут. Представляешь Жору у плиты? — Она посмотрела на смеющуюся меня, глаза её смягчились. — Понимаешь, о чём я? Они все любят и уважают тебя. Все.
— Ну и Саша…. Зара, может хватит, а? Ты четыре месяца мужика наизнанку выворачиваешь. Может достаточно?
— Алла….
— Я 65 лет Алла! Что он еще должен сделать, чтоб ты поверила ему? Он скоро на луну выть начнет от тоски, а ты тут сопли
