поступить?» Наверное, пришел повторить свой вопрос. На этот раз – лично.
– В лобби есть бар, – непринужденно сообщает он мне. – Что, если мы все-таки выпьем?
– Не хочу. У меня был трудный день, и сейчас пора обратно в номер.
– Мы снова в Бостоне, и ты опять от меня сбегаешь.
– В тот раз я сбежала не от тебя, а от Дикки. Тогда нам не о чем было говорить – впрочем, как и сейчас.
Делаю шаг влево и пытаюсь пройти мимо него.
Он преграждает мне путь.
– А я думаю, есть. Пришло время разобраться со всеми вопросами раз и навсегда. Уж в этом ты не должна мне отказать, верно? Сорок лет – слишком долгий срок, чтобы держать человека в неведении, даже если считаешь его в чем-то виновным.
Могу только кивнуть. Да, сорок лет – долгий срок. Достаточный, чтобы заставить себя поверить в свой тщательно продуманный рассказ, убедить себя, что можно сохранить такую тайну без последствий.
– Ну что… в бар? – снова предлагает Хеми.
Снова киваю, потому что, кажется, другого выхода из этой ситуации нет.
– Только подожди минутку. Надо позвонить в номер дочери, чтобы она не волновалась.
– Давай я подержу. – Не успеваю я возразить, как он забирает у меня стеклянный глобус. В качестве залога того, что я вернусь. – Заказать тебе выпить?
– Нет, я быстро.
Проскальзываю мимо него, выхожу в коридор и направляюсь к нише, где висит внутренний телефон. Я вовсе не собираюсь звонить Илезе. Мне просто нужно время, чтобы прийти в себя, а рядом дамская комната. Захожу внутрь и прижимаюсь спиной к закрытой двери. Я так долго боялась этого момента, но ни разу не думала, как мне с ним справиться. Какое оправдание я могу предложить? Никакого, наверное. Потому что для чего-то подобного нет оправданий.
Пока я стою у одной из черных мраморных раковин и дрожу, мне приходит в голову, что за внезапным появлением Хеми могла стоять Эшлин. Возможно, она – как некогда Дикки – загорелась идеей заключить между нами перемирие. Надеюсь, что это неправда, хотя совпадение кажется подозрительным. Особенно после ее проникновенной речи о прощении. И она точно знала, где я буду сегодня вечером.
Мне снова расставили капкан. Только на этот раз я от него не увернулась.
Смотрю на себя в зеркало над раковиной. Одета превосходно, с элегантной прической и безупречным макияжем. Интересно, что он подумал обо мне, когда вошел в бальный зал? Подумал ли, что годы были ко мне жестоки? Или добры? Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. Тем не менее роюсь в вечерней сумочке в поисках помады и дрожащими руками подкрашиваю губы, а затем наношу немного пудры на нос. Стою еще минуту, оценивая результат.
Такой он меня запомнит. Но потом думаю: «Он запомнит не это. Он запомнит, что я сделала, а чего – нет».
Нахожу его в баре, где он уже потягивает джин с тоником. На мраморной барной стойке рядом с ним стоит бокал белого вина. Сажусь на серое бархатное сиденье табурета и сразу же беру бокал. В баре никого больше нет и не играет музыка. Здесь мучительно пусто и тихо.
– Чудесно выглядишь, Белль. – Он произносит это тем тихим, слегка кошачьим тоном, от которого у меня учащается пульс. – Все так же прекрасна.
«Не смей! – хочется крикнуть. – Не смей со мной играть!»
– Не называй меня так, – говорю вместо этого. – Я давно уже не Белль. А ты никогда не был таким очаровательным, как тебе казалось.
– Помнится, ты все-таки находила меня немножко очаровательным. Недолго, согласен, но какое-то время. Вряд ли ты забыла.
Лицо у меня пылает. Отпиваю глоток вина, уставившись на шеренгу бутылок, напоминающих солдат в яркой форме.
– Говори, что хотел сказать.
– Я пришел не за этим. Я пришел послушать. Мне кажется, есть нечто такое, что ты хотела бы мне объяснить.
Прячу лицо за бокалом, украдкой наблюдая за ним. Я не представляю, как сделать такое признание – какие слова использовать, в каком порядке их ставить. Поэтому решаю начать с причин.
– Я не могла тебе доверять. После того, что ты сделал… Я никогда не смогла бы доверять тебе снова. И не важно, что я осталась одна. Я сделала то, что должна была сделать. Стала жить дальше.
– Из-за статьи?
– Из-за всего. Но да, в основном из-за статьи.
Он допивает остатки джин-тоника – лед позвякивает о стенки стакана – и дает знак бармену принести еще.
– Столько лет прошло, а ты все еще винишь меня.
– Кого же мне винить?
– Я приехал на этот чертов вокзал на два часа раньше, притащил туда оба чемодана и стал ждать твоего появления. Ты представляешь, каково было стоять на платформе и смотреть вслед уходящему поезду?
Да как он смеет сидеть здесь и рассказывать мне о своих переживаниях! Разве забыл, какую роль сам в этом сыграл? Какое дал обещание и как его нарушил? Как, не простившись, исчез из моей жизни?
– Полагаю, примерно то же самое почувствовала и я, когда на следующий день пришла в твою квартиру и обнаружила ее пустой.
– Я поехал на вокзал, как мы договаривались. Ты не пришла.
– Я отправила тебе письмо.
– Да. Его содержание было совершенно ясным. Кстати, прими мои соболезнования по поводу того, что твои свадебные планы сорвались. Хотя, считаю, ты чудом выкрутилась. Тедди был тебя недостоин.
Тедди?
Я много лет не вспоминала о бывшем женихе и совсем не ожидала услышать его имя.
– Причем здесь Тедди?
Он пожимает плечами.
– Если тебе интересно знать, это вопрос гордости. Меня до сих пор удивляет, что ты предпочла мне этого шута. Даже сейчас не могу до конца понять твои слова. Как и тот факт, что ты, видимо, надеялась успокоить меня такой откровенной ерундой.
Отставляю бокал и недоуменно смотрю на Хеми. То ли я потеряла нить разговора, то ли он.
– О каких словах идет речь? Мы много всего написали.
– Я говорю о письме, которое Дикки доставил в мою квартиру.
Письмо. Так вот что его волнует! Меня охватывает облегчение. К Закари все это не имеет отношения. Однако все сказанное не имеет смысла.
– Я ни разу не упомянула Тедди в том письме.
Бармен ставит перед ним еще один джин-тоник и забирает пустой стакан. Хеми кивает в знак благодарности и поворачивается ко мне.
– Ты не упомянула его имени, но суть я уловил.
– Какую суть? О чем ты?
Какое-то время он пристально смотрит на меня, и от пронзительного взгляда его голубых глаз становится не по себе.
– К чему эти увертки? Ведь мы оба знаем, что было в письме. Да и какое это имеет значение сейчас?
– Какие увертки? – бросаю я, раздраженная тем, что он играет в какую-то игру. Бармен косится в нашу сторону. Отвечаю ему неловкой улыбкой и понижаю голос. – Я же знаю, что написала.
Хеми лезет в карман
