смесью спиртного, лака для волос и дизайнерских духов. Или, может быть, меня раздражает беспокойный гул голосов, заполняющий все пространство. Как улей разгневанных пчел. Меня охватывает инстинктивное желание сбежать, но теперь слишком поздно.
Ужин убрали, подали десерт – значит, вот-вот начнутся речи. Над сценой висит баннер с надписью: «Организация по защите детей чествует Мэриан Мэннинг». Тянусь за вином, однако меняю решение и пью воду. Мне еще подниматься на сцену и говорить на глазах у всех, потому нужно сохранить трезвый разум.
Руки у меня горячие и липкие. Ненавижу эти банкеты. Приходится надевать вечернее платье, чтобы меня можно было демонстрировать, словно статую какой-то святой. Зато такие мероприятия привлекают внимание спонсоров к моему фонду, так что терплю их, когда приходится.
В микрофон гулко объявляют мое имя. Раздаются дружные аплодисменты. Встаю из-за столика и поднимаюсь по ступенькам на сцену. На подиуме стоит женщина в платье из золотой парчи, Гвендолин Холлидей, президент Организации по защите детей. Она улыбается, протягивая мне награду.
Приз на удивление тяжелый: глобус из матового стекла с моим именем, выгравированным на подставке из полированного синего мрамора. Сверкают вспышки, щелкают затворы фотокамер. Пресса. Вездесущая пресса.
Смотрю на море лиц, ждущих от меня каких-нибудь глубоких мыслей. Жалею, что набросала черновик речи – хотя я, кажется, никогда не научусь им пользоваться, все время путаю страницы.
Илезе и девочки гордо улыбаются. Они восхитительно выглядят в своих новых платьях и с завитыми в локоны волосами. Лида с энтузиазмом машет мне рукой. Машу в ответ и посылаю ей воздушный поцелуй.
– Привет, Лида!
Зрители смеются. Это помогает мне расслабиться, и я готова заговорить. Терпеть не могу эхо своего голоса в зале с высоким потолком, но улыбаюсь и произношу правильные вещи. Благодарю организаторов, и те сияют улыбками в ответ. Делаю самоуничижительное замечание о своих недостатках как оратора, и по залу пробегает дружелюбный смешок. Искренне говорю о том, как важно осиротевшим детям обрести семью, и слушатели энергично кивают.
Внезапно мой взгляд выхватывает в толпе человека. В дальнем углу стоит мужчина. Высокий, угловатый. Он не кивает и не улыбается – и при этом не сводит с меня глаз. Спустя столько лет я узнала бы его где угодно.
Зал плывет перед глазами, сужается до пары темных точек. На мгновение кажется, что ноги меня не удержат, и я уже представляю себе заголовок в завтрашней газете: «Филантроп Мэриан Мэннинг упала в обморок на ужине в ее честь». Однако удается устоять на ногах и закончить свое выступление. Спускаюсь со сцены под шум аплодисментов, но звук странно глухой, как будто меня погрузили под воду.
Илезе всматривается в меня, когда я сажусь в кресло и салфеткой промакиваю пот на верхней губе. Спрашивает, все ли со мной в порядке. Киваю и выдавливаю улыбку. А в голове проносится мысль: «Слава богу, Закари не смог прийти».
Слава богу. Слава богу.
Девочки хотят посмотреть мою награду. Протягиваю глобус Миле и разрешаю им передавать его туда-сюда, пока Илезе не велит им сесть обратно на стулья и вести себя прилично. На сцене выступает женщина в желтом платье с рюшами, похожими на нарциссы. Делаю вид, что слушаю, хотя ни слова не понимаю.
Слушатели аплодируют, и я хлопаю вместе с ними, киваю головой вместе с остальными и время от времени поглядываю в дальний конец зала. Он все еще там. Все еще смотрит на меня.
Девочки спрашивают, можем ли мы уходить теперь, когда Мими – так они меня зовут – произнесла свою речь. В зале женщины начинают собирать свои сумочки и накидки. Мужчины складывают салфетки и поглядывают в сторону двери. Банкет завершается. Я рада и одновременно в ужасе.
Раздаются финальные аплодисменты, затем толпа людей направляется в мою сторону. Меня окружают, поздравляют и пожимают мне руку. Илезе наклоняется и целует меня в щеку, говорит, что девочки устали и ей нужно уложить их спать. Обещает встретиться со мной на завтраке утром. А потом Илезе исчезает, оставляя меня среди всех этих людей.
Мне удается улыбаться и отвечать, расточать любезности и благодарить, но я все время смотрю поверх и между голов, надеясь, что он ушел. Однако он по-прежнему здесь и, очевидно, дожидается, пока толпа поредеет. В конце концов люди расходятся. Официанты начинают убирать со столов. И мне ничего другого не остается, кроме как принять неизбежное. Засовываю сумочку под мышку, беру награду и направляюсь к двери.
Когда я приближаюсь, он вынимает руки из карманов и расправляет плечи. Все такой же высокий и стройный, хотя в его манерах сквозит новая уверенность, рожденная успехом, а не высокомерием. Внезапно я теряюсь и думаю, не полнит ли меня синее бархатное платье, которое я выбрала сегодня вечером. Как это возможно, что он ничуть не постарел с той ночи в бальном зале «Сент-Реджиса»? На нем темный костюм безупречного покроя с едва заметной меловой полоской, из тех, которые он высмеивал на друзьях моего отца. Сейчас ему за шестьдесят, но он все так же вызывающе красив.
Однажды Закари будет выглядеть именно так.
От этой мысли у меня чуть не перехватило дыхание.
– Поздравляю, – говорит он, когда я останавливаюсь перед ним.
Его голос мгновенно возвращает в прошлое, в ту самую первую ночь. Глаза ничуть не утратили голубизны, только возле уголков теперь пролегли тонкие морщинки, а волосы на висках пронизаны серебром.
Рот тоже слегка изменился. Стал сильнее и жестче. Думаю, теперь он реже улыбается. Хотя сейчас на губах играет улыбка – не достигая глаз, она обостряет и без того резкие черты его лица.
– Ну-ну, не надо скромничать. Увидев в «Глоуб» сообщение о сегодняшнем мероприятии, я почитал о твоих заслугах. Весьма впечатляюще.
– Зачем ты пришел? – наконец удается вымолвить мне.
– Разве я мог упустить возможность выпить со старым другом и поговорить о прежних временах?
Я не знаю, что ответить. Его слова не соответствуют холодной улыбке, словно он держит в рукаве козырную карту.
– О прежних временах мы уже поговорили. Забыл? Ты же написал мне книгу.
– И ты тоже написала.
– Выходит, мы оба подвели итоги, разве нет?
– Сначала и мне так казалось. Но с тех пор я о многом поразмыслил и пришел к выводу, что в своей версии событий ты кое-что упустила. Мы, писатели, называем это «дыры в сюжете».
Смотрю на него, а сердце застряло в горле. Откуда он знает? Увидел где-то Закари? Возможно, на гастролях? Наверняка одного взгляда было бы достаточно, чтобы разоблачить мою игру. Или он что-то прочитал? О Закари постоянно пишут во всех газетах. А может, он давно уже в курсе. Вспоминаю о словах на титульном листе «Сожалеющей Белль». «Как, Белль? После всего… как ты могла так
