они были важны. А потом вспоминаешь о них снова и снова. Это же было и тем и другим одновременно – небывалый случай.
Впоследствии, когда заработала подземка, кроме самых дальних станций даунтауна, которые закрылись на несколько месяцев, а Кортленд-стрит вообще на несколько лет, когда меняли местами линии по причине, неясной рядовому обывателю: F на D, N на Q – и все перемешалось, город утратил прежний облик, будто кто-то в спешке рассыпал его и наскоро собрал заново. В эти смутные дни можно было зайти на станцию Таймс-сквер, где на облицованных плиткой колоннах внахлест, в два-три слоя, начиная на уровне голени и заканчивая уровнем выше головы, малярной лентой клеились листовки с объявлениями о розыске пропавших без вести, еще не признанных погибшими официально. Эстелла Домингес Стюарт – работала в ресторане «Окно в мир» – в последний раз ее видели в 8:10 утра, 11 сентября 2001 г. – если у вас есть какие-либо сведения, позвоните… Сперва на бетоне у колонн появлялись одиночные свечи и букеты цветов, затем их становилось все больше и больше, сюда несли всяческие безделушки, украшения, дары первобытной культуры разгневанным богам, что яростным огнем испепелили две горы у подножия их деревни, совершив акт невообразимого разрушения. День за днем с ксерокопированных снимков на него смотрели эти лица. Люди на них в основном улыбались, фотографии с семейных торжеств. Некоторые объявления делались в графических редакторах, другие же были просто подписаны дрожащей рукой.
Спустя неделю он подумал, что должен найти ее родных. Он почти ничего о них не знал. Это было сродни атомизации: они любили друг друга, подобно ионам или частицам, что притягиваются, но не соединяются. Они вращались на орбитах друг вокруг друга. Он не знал, как их зовут, не помнил названия города, где они жили. Где-то в Пенсильвании. Они с Анной почти не рассказывали о своих семьях; он говорил о лодках, она о книгах, политике, немного о работе, почти ничего личного, за исключением разве что брата и его коллекции пластинок. Для них в ее гостиной стояли специально сделанные невысокие полки – примерно полторы тысячи альбомов. Гоффы. Город, какой же это был город? Наконец, он вспомнил: Херши. Она стеснялась об этом говорить. Шоколадный город. Когда-то давно она стеснялась, потому что все подряд говорили: «Херши, город шоколадных глаз». Шоколадных глаз[134]. Его почти сложило пополам. Мозг взорвался мириадами эротических образов, и он почти ощутил ее присутствие, ее природную робость, ее ранимость. Взорвался, как бомба. Боже, как же долго он учился любить, любить по-настоящему, глубоко, до боли, и вот ее вырезали из его плоти, словно огромную опухоль, вырезали охотничьим ножом. Эта боль была коллапсаром всей его боли, от которой он закрывался все эти годы, и теперь она напоминала о себе: неважно, сколько ты ждешь, я всегда здесь, я не уйду сама по себе, тебе придется найти способ убить меня.
И потом: как долго умирает человек? Насколько было известно Джорджу, Анна не оставила завещания. У нее был он, три-четыре близких друга, о ее приятелях, бывших и прочих знакомых он не знал вообще ничего. В Пенсильвании жили ее родители, отношения с которыми она почти не поддерживала. Осталось немного выплатить по ипотечному кредиту. Тратила она мало и с тех пор как устроилась на работу, которая ее убила, за двадцать два месяца успела накопить более двухсот тысяч долларов. В ее страховой пакет входила опция страховки на сумму, равной ее доходу. Так что ее родителям должно было достаться более полумиллиона плюс квартира, плюс оплаченная часть капитала, то есть еще четыреста или пятьсот тысяч. Джордж видел, что они со всей серьезностью воспринимают случившееся и что грусть их неподдельна, но в то же время ими владело подспудное радостное возбуждение. Теперь им требовалось лишь получить свидетельство о смерти. Никто не знал, сколько времени на это понадобится. Наконец, по совету нанятого Джорджем юриста, они собрали нотариально заверенные заявления у всех, кого только смогли найти – начиная с Джорджа и включая даже коменданта здания, который видел, как тем утром она ушла на работу, – свидетельство того, что она действительно там работала, что рано утром она отправилась именно туда и что больше о ней никто не слышал. Ее любимый кот остался один. В кухонной раковине лежали две грязные тарелки.
Какими жуткими казались те первые дни, когда он приходил в ее квартиру! Много ночей он провел там, чувствуя себя в безопасности, он был свободен и счастлив, как никогда раньше, и вот теперь его душа разрывалась. Он кормил кота и поливал цветы. Долго бы он не выдержал – нужно было забирать кота к себе домой.
– Мне нужно, чтобы ты поехал со мной, – попросил он Нейта, и тот поехал, не возразив ни словом, не досадуя. Тем примечательней, что ему уже было почти пятнадцать. С тех пор, как рухнули башни, он во всем ему помогал. Когда они вошли в квартиру, обычно сторонившийся их кот сразу вышел их встречать, Нейт склонился над ним и погладил его.
– Он проголодался, – сказал Нейт. – Гордо. То есть Гордито[135]. Пухлый мальчик. Жирнич.
Ненастоящие имена, но он их заслужил, он таким вырос. Они положили ему корм и дали поесть, отправившись бродить по обжитой квартире, где все вокруг говорило о том, что здесь жила та, что в то утро ушла и ни секунды не сомневалась в том, что к вечеру вернется домой. Почта на столе, одежда на стуле. Два стакана и глубокая тарелка, к которым Джордж не притронулся, будто это была художественная композиция, а не настоящая посуда. Он следил за тем, как Нейт их мыл, и его это тронуло. Джордж не был готов разбирать ее вещи – вторгаться, разграблять, – ее бумаги, файлы, искать нужные документы. В частности, касающиеся ипотеки. Свидетельство о рождении. Страховку. Он готов был поспорить, что от компании, на которую она работала, этой рыбы-прилипалы на теле «Морган», вряд ли что-то осталось, да и был ли у них вообще другой офис? Боже, как подумаешь о том, что погибло почти три тысячи людей, о том, сколько сложностей было с этим связано… Нейт присел на корточки, разглядывая пластинки. «Вау», – то и дело повторял он.
– Я думаю, ты можешь их забрать, – сказал Джордж.
– Правда? – обернулся Нейт.
– Не думаю, что ее родители вообще ими интересовались.
– Некоторые прилично стоят, – сказал Нейт. – А уж вся коллекция…
– Тогда я их выкуплю, – сказал Джордж. Но умолчал, что так
