с ним. Их можно было принять за воров, которые пытались проникнуть во фруктовый сад через пышную буковую изгородь, но были вовремя пойманы хозяином и его собакой.
Вытащить в одиночку Одилия Пфиффера оказалось делом не из легких, поскольку того одолевали головокружение и тошнота. Старик двигался очень медленно и не так решительно, как остальные, чем вовсе не помогал спасителю. Теперь он сидел на земле, прислонившись к стволу поваленного дерева, а Гизил Моттифорд задумчиво рассматривал Одилия и его усталых спутников, которых он только что извлек из-под корней. Моттифорд курил трубку и не спешил засыпать спасенных вопросами. Любому было понятно, что этим несчастным для начала требуется прийти в себя, прежде чем у них появятся силы рассказать о том, откуда они, елки-препоганки, взялись.
Тоби улегся у ног хозяина, чтобы вздремнуть после выпавших на его долю волнений, и не пошевелился, когда Гизил вдруг поднялся и, не говоря ни слова, спустился на берег. Там он достал из кармана серебряную фляжку, на блестящем боку которой был изображен семейный герб Моттифордов – две лозы плюща, обвивающие стилизованную сову с горизонтальным полумесяцем над ней.
Гизил наклонился, зачерпнул из Сверлянки прозрачной воды и подошел к Гортензии, которая сидела на траве, обвив руками колени и склонив голову. Он протянул ей фляжку, и она выпила прохладную сладковатую воду до последней капли.
– О, как вкусно, – ахнула она, запрокинув голову, чтобы встретиться взглядом с Гизилом.
Никогда он не видел Гортензию такой измученной, к тому же она смотрела на него скорее печально, чем с облегчением. Ободряюще улыбнувшись ей, он вернулся к реке. Снова наполнил фляжку и опустился на колени рядом со старым Пфиффером. Поддерживая Одилия, Гизил осторожно поднес фляжку к его губам. Старик пил маленькими глотками, не открывая глаз, и большая часть воды текла мимо.
Моттифорд дождался, пока фляжка опустеет, и удостоверился, что Пфиффер выпил не менее четверти ее содержимого. Потом он принес воды Звентибольду и Карлману – оба напились жадно и без его помощи. После этого Гизил уселся на ствол упавшего клена, достал свою трубку и стал ждать, когда четверо вышедших из подземелья квенделя вновь будут способны говорить.
Первым бодрость духа обрел Карлман. Выпив воды, он вскочил и бегом добрался до реки. Опустившись на берегу на колени, он окунул голову и руки в быстро текущие воды Сверлянки, потом встряхнулся и блаженно зажмурился. Утреннее солнце принялось осушать его блестящее влажное лицо со следами грязи, которые не смылись коротким погружением в воду. Карлман улыбнулся, глядя на голубое небо, переливы солнечных лучей на изгороди и деревьях, зеленую траву и блики на воде. Это была незабываемая минута для молодого квенделя, который с каждым вздохом ощущал себя более живым, чем когда-либо за свою короткую жизнь.
Его поразил вид старого кургана в тени могучего дуба на левом берегу. Карлман будто видел его впервые. Теперь он догадался, от какого дерева был тот огромный корень, перегородивший им проход. Если он правильно рассчитал расстояние до дуба, то пещера с лестницей наверняка находилась под курганом. Возможно, там был еще не открытый проход и другая лестница, ведущая в зал под большими камнями, что совпадало с рассказом Эппелина о карте.
Но где же та дыра, откуда Гизил вытащил их на свет? Слегка оправившись после ошеломляющих событий солнечного утра, Карлман подумал и об этом. Теперь он понял, что проход из подземелья открылся после падения вырванного с корнем дерева. Там, где клен держался корнями за землю, теперь зияла темная рана. Куст орешника, прежде росший слева от клена, тоже вырвало из земли. Под переплетением корней и трав открылось отверстие. Карлман подумал, что совсем недавно выхода здесь не было – когда дерево еще стояло, здесь могла быть разве что мышиная нора. Но как же Райцкер попал туда? Неужели дождался, пока упадет клен, или воспользовался тайным выходом, который, как подозревал Карлман, находился под курганом?
Моргнув, он оглядел широкую крону дуба, и ему показалось, что на одной из нижних веток мелькнула рыжеватая тень. Однако старик Пфиффер неподвижно сидел в траве и, похоже, не собирался искать своего кота.
Наконец, зашевелился Биттерлинг. Усевшись, он недоверчиво, с некоторым подозрением огляделся.
– Разве думали мы всего час назад, что снова увидим белый свет? – хрипло обратился он к своим спутникам. – Неужели эта кошмарная ночь закончилась? Волков, во всяком случае, не видать. А завтра все случившееся будет казаться пустым сном…
– Где же вы побывали, дружище? – вмешался Гизил Моттифорд. – Полагаю, что имею право знать, кто или что загнало вас под землю, ибо волей случая вытащил вас оттуда, как морковку из грядки. И при чем здесь волки? Вы, друзья мои, поганок наелись, что ли? Если не считать Тоби, рыжего кота и пони на правом берегу, сегодня утром я не встретил у реки ни единого четвероногого, не говоря уж о волках. Скажите-ка мне, кто-нибудь из вас серьезно ранен или не может идти? Если нет, то предлагаю дойти до Краппа. Там вы отдохнете, а потом расскажете свою историю. Конечно, после плотного завтрака и бодрящей ванны – без этого никак не обойтись. Что скажешь, старина? – повернулся он к Одилию. – Вид у тебя неважный. Давай-ка я схожу за подмогой, а ты подождешь тут на солнышке, пока за тобой не придут? А тебя, моя бедная Гортензия, мне хочется взять на руки и отнести в деревню, как в те времена, когда ты еще заплетала косички.
Гортензия неспешно поднялась, со всем достоинством, на какое была способна.
– Дорогой Гизил, позвольте сердечно поблагодарить вас за энергичную помощь, без которой мы, без сомнения, так и блуждали бы во тьме, – обратилась она к Моттифорду. – Но я пока в состоянии передвигать ноги и с радостью прогуляюсь до вашего дома. Идти здесь недалеко, по лугам и через парк, – мы отдохнули, дышим свежим воздухом, а значит, жизнь продолжается.
Гортензия улыбнулась, и Гизил Моттифорд улыбнулся в ответ.
– А вот об Одилие нам стоит позаботиться, – продолжила она, с тревогой глядя на Пфиффера.
Старик сидел молча, закрыв глаза и прислонившись к стволу серебристого клена. Он даже не шелохнулся и не попытался ответить на вопрос Гизила или слова Гортензии. Склонившись к нему, Карлман робко коснулся его плеча.
– Спит! – удивленно сообщил он. – Похоже, так устал, что заснул на месте, едва мы оказались в безопасности и с правильной стороны корней.
– И с правильной стороны живой изгороди, верно, мой мальчик? – неожиданно произнес старик Пфиффер, и Карл-ман вздрогнул.
Одилий открыл свои удивительные глаза,
