развлекал меня, рассказывая обо всем, что видели его воды под землей, над землей и легким паром витая в небесах. Я понимал язык листвы и трав, шепчущихся на летнем ветру, с удовольствием слушал нежную мелодию их своеобразного наречия. Мог видеть и дом свой, и аул, и все, что дальше них.
Еще через какое-то время мне позволено было узреть и Победивших Сомнения. Они были далеко, очень далеко, ноги человеческие не смогли бы донести до них. Но я мог слышать их голоса, мог общаться с ними…
В назначенный час пришел Гани и за руку вывел меня из пещеры.
Я исхудал, в теле не осталось ни капли сил, ослабевшие ноги не держали меня.
Гани нежно погладил меня по голове и, словно врач от болезни, излечил меня от усталости.
– Мир и благословение Всевышнего тебе, Абу, сын Юсупа! Возвращайся свободным! – Гани крепко обнял меня. – И снова ты сделал правильный вывод… Ты помог добру одержать еще одну победу над злом. Да вознаградит тебя Господь!
– Мира и вам! – ответил я на приветствие. – На все воля Всевышнего, Гани! Над всем Его воля!
– Теперь возвращайся домой, побудь с семьей, – ласково сказал Гани. – У нас остались еще дела. Нам надо проделать еще один путь.
Я посмотрел на Гани.
Гани был слаб. Он еще больше состарился за этот месяц… Жизненный путь старца приближался к концу…»
Заметив первые проблески наступающего дня, пробивающиеся через открытое окно, Алхаст нехотя закрыл тептар.
Давно не насыщавшееся отдыхом тело ныло. Ему хотелось рухнуть на кровать и долго-долго валяться там, но голова Алхаста была, как никогда, светла и свежа. Мысль работала энергично. И повесть букв, выведенных рукой отца, и смысл, скрытый за ними, он воспринимал отчетливо и ясно осознавал их значимость для своего дальнейшего пути.
Но, как бы ни свежа была голова, все же следовало дать отдых телу.
Он умылся, доел остаток вчерашней каши, запил ее водой и лег…
Через минуту порывисто вскочил, взял со стола тептар отца, положил под подушку и снова лег. Ему почему-то вдруг захотелось, чтобы тептар был рядом…
Чуть позже во двор Алхаста, не таясь, но и без лишнего шума, прошла девушка лет двадцати, мягко ступая по земле изящными ножками, обутыми в легкие матерчатые чешки. Подол тонкого, словно пелена полуденного тумана, светло-голубого платья девушки лишь слегка касался ее щиколоток, оставляя им полную свободу подставляться обнаженной белизной своей любым ветрам, а короткие рукава предоставляли широчайший простор для такого же кокетства и рукам. Чуть разгулявшийся с утра ветерок играл широким подолом, то обволакивая полные бедра, то развевая по сторонам. На голову девушки была слегка накинута желтая косынка, скрученная в модную полоску. Конечно, голову косынка не прикрывала, да и вряд ли девушка преследовала такую цель, надевая ее. Светловатые, ухоженные волосы, завитые явно не перед домашним зеркалом, маняще-игриво подпрыгивали и подрагивали при каждом ее шаге. Цвет же косынки дополнял это кокетство каким-то невесомым волшебством. Девушка была красива, очень красива. Нос и щеки, белоснежные зубы и чувственные губы, подбородок и лоб – все было будто подобрано с помощью аптечных весов и линейки, настолько они гармонировали друг с другом. Маленькая родинка на левой щеке, около самого виска, сразу же притягивала к себе взгляд. Родинка вовсе не казалась лишней на этом милом личике, наоборот, она дополняла картину, придавая ей некоторый шарм и волнующую таинственность. Из-под изящно изогнутых бровей смотрели очень необычные глаза. Они были изумительны, волновали воображение… Но сколь бы долго ни глядел в них влюбленный в это телесное совершенство юноша, он ни за что не смог бы проникнуть достаточно глубоко в их играющую всеми цветами радуги бездну и никогда не обрел бы душевный покой, уверовав в их преданность.
Бесшумно подойдя к окну, девушка тихо постучала. Подождав немного, постучала еще раз, чуть громче. Изнутри не доносилось никаких звуков. Девушка подошла к двери и, чуть приоткрыв ее, проскользнула внутрь. Кровать хозяина дома стояла прямо под тем окном, в которое она стучалась. Алхаст лежал на правом боку, лицом к стене.
Девушка долго смотрела на спящего юношу, не забывая при этом, насколько это было возможно, следить за двором и улицей. Там пока было тихо. Алхаста же окутал такой крепкий сон, что вряд ли он сейчас представлял какую-то угрозу для незваной гостьи.
Кошачьей походкой, не спеша, девушка прошлась по комнате, внимательно изучая все щели.
Осмотрела ящики шкафа, заглянула под кровать и даже за висящий на стене ковер. Обшарила все углы, не пропуская ничего. Наконец, девушка остановилась у сундука. Если тептар действительно находился в этом доме, то он мог быть только здесь, в этом самом сундуке. Она ведь осмотрела все, кроме него. Ключом, висевшим тут же на ручке, девушка отперла сундук и медленно подняла крышку. Не мешкая, но и без суеты, перебрала «наследство» Марет. Потом, взглянув в сторону Алхаста и убедившись, что тот все еще спит в прежней позе, стала доставать содержимое сундука, тщательно осматривая каждую вещь.
Но и здесь не оказалось того, что она искала с таким риском для своей репутации.
Женское любопытство заставило ее потратить довольно долгое время, просматривая письма и фотографии. Они не составляли никакого интереса для постороннего. Это была память, дорогая только лишь тому, кто с такой любовью хранил их – ностальгия наседки, птенцы которой повзрослели и разлетелись по миру. Девушка убрала все обратно, стараясь положить их в прежнем порядке, и закрыла сундук. Потом, подумав, опять его открыла, выбрала одну из фотографий Алхаста, спрятала его куда-то за пазуху и снова закрыла.
Девушка на цыпочках подошла к спящему Алхасту.
«Куда же ты его спрятал, негодяй этакий! – покачала она головой. – И здесь ли он вообще? Может, ты отдал его кому-нибудь или спрятал где-то в другом месте?»
Осторожно, остановив даже дыхание, девушка медленно подняла уголочек матраса под Алхастом. Там тоже ничего не оказалось.
Девушка стояла, снедаемая желанием посмотреть под подушку Алхаста, и в то же время боясь, что эта попытка разбудит его. Она осмотрела все, кроме изголовья спящего. Очень даже могло быть, что именно там и лежало то, в поисках чего она пришла сюда. Но пойти на такой риск у нее не хватило духу. Если Алхаст проснется, как она объяснит свое присутствие в его доме, да еще в такую рань, когда и ночь-то не совсем прошла. У нее не нашлось бы вразумительного объяснения. Другое дело, если бы она застала его бодрствующим, когда
