И вот надо мной деревья, я еду через лес. Лежу в санях, и это полозья скрипят по насту? Я устала, так устала, и мне тепло.
Это настоящее тепло.
Оно есть и во сне, и наяву.
Но мне не нужно этого тепла.
Оно убивает.
А я не хочу умирать.
И снова звук мотора. Я опять в машине.
И под это неустанное гудение я снова чувствую: мое тело еще кое на что способно, с ним пока не все кончено.
Я дышу.
И я приветствую боль каждой истерзанной частью своего тела, разодранного и кровоточащего изнутри.
Только в боли я сейчас существую, и она поможет мне выжить.
Я парю здесь.
Подо мной раскинулось поле. Между Маспелёсой, Фурносой и Банкебергом, за нерасчищенной дорогой, покрытой лишь тонким слоем снега, стоит одинокое дерево, похожее на то, на котором меня подвесили.
Там останавливается автомобиль с женщиной в багажнике.
Я хотел бы сейчас помочь ей.
В том, что она сделает сама.
Черный откроет багажник и поможет мне выбраться наружу. А потом я стану как мотор. Я взорвусь, убегу, я буду жить.
Черный открывает крышку, переваливает мое тело через край багажника и кладет на снег рядом с выхлопной трубой.
И там оставляет.
Толстый ствол дерева, до него метров десять.
Камень припорошило снегом, но я его вижу. А это мои руки, и они свободны? Но неужели этот распухший красный комок слева — моя рука?
А черный сейчас стоит рядом. Он шепчет что-то про кровь и жертву.
И если я сейчас повернусь влево, схвачу камень и брошу туда, где должна быть его голова, у меня может получиться. И потом я уйду.
Я мотор, и кто-то сейчас повернул ключ зажигания.
Взрываюсь.
Я снова существую, хватаю камень. Шепот прекращается. Сейчас ударю его, я должна уйти, и я выберусь отсюда — не пытайся мне помешать. Моя воля, та, что сидит глубоко внутри, светлее тех темных дел, на которые способен черный.
Не пытайся…
Я бью черного, и мы с ним катаемся по снегу. Мороза больше нет, черный крепко вцепился в меня, но я взрываюсь еще раз, а потом бью. Камнем по черепу. Черный слабеет и сползает с меня в снег.
Встаю на колени.
Вокруг меня поле, распахнутое во все стороны.
Поднимаюсь.
В темноте, в той, где я была.
Спотыкаясь, бреду к далекому горизонту.
Ухожу.
Я парю здесь, рядом с тобой, блуждающей по равнине. Ты когда-нибудь остановишься, и куда бы ты ни пришла, я буду ждать тебя там.
68
Шестнадцатое февраля, четверг
Юнни Аксельссон положил руки на руль. Он чувствует вибрацию машины: мороз мешает двигателю работать как следует.
Раннее утро.
С полей и лугов метет то в одну, то в другую сторону, дороги почти не видно за клубами снега.
Путь от Муталы до Линчёпинга занимает около пятидесяти минут, и в это время года он, ко всему прочему, опасен: к плохому состоянию трассы добавляется гололедица, как бы дорогу ни посыпали солью.
Нет, надо быть осторожным. Он всегда едет через Фурносу, поскольку считает, что там трасса лучше, чем через Буренсберг.
Никогда ведь не знаешь, кто может выскочить из лесу. Как-то раз он чуть не наехал на косулю, потом на лося.
Во всяком случае, дороги здесь прямые. Это для того, чтобы в случае войны они могли служить взлетно-посадочными полосами.
Война? Разве такое возможно?
Или она уже идет?
Мутала — столица шведской наркомании.
Для тех, кто ищет законный способ заработать, вариантов не много.
Но в Мутале Юнни Аксельссон вырос и не хочет отсюда уезжать. Что значит пара часов в электричке? Эту цену он охотно платит за то, чтобы жить там, где чувствует себя дома. И когда он увидел в газете объявление о вакансии в «ИКЕА», ни минуты не колебался. И когда ему предложили место — тоже. Не быть ни для кого обузой. Работать, приносить пользу. Сколько его старых приятелей живут на подачки? Получают пособие по безработице, хотя потеряли свою работу десять лет назад. Боже мой, нам всего по тридцать пять, как можно даже думать об этом!
Иди и лови рыбу.
Займись охотой, наконец.
Делай ставки на бегах. Плотничай помаленьку.
Юнни Аксельссон проезжает мимо красного жилого дома. Тот стоит недалеко от дороги, и Юнни может разглядеть в окне пожилую пару. Они завтракают, и свет лампы окрашивает их кожу в золотисто-желтый цвет. Они похожи на двух рыб в аквариуме посреди равнины.
«Смотри вперед, — говорит себе Юнни. — Дорога — вот на чем ты должен сейчас сосредоточиться».
Переступив порог полицейского участка, Малин сразу же направляется в буфет. Свежий кофе из автомата.
Она садится за стол возле окна, выходящего во внутренний двор.
Небольшая асфальтированная площадка в это время года всегда завалена снегом. Весной, летом и осенью ее украшают неказистые цветочные клумбы.
Рядом на столе лежит журнал.
Малин протягивает к нему руку.
«Амелия».
Старый номер.
Заголовок: «Ты хорош, каков ты есть».
На следующей странице: «Специальная липосакция от Амелии».
Малин закрывает журнал, поднимается и идет к своему рабочему месту.
Ей бросается в глаза желтый листок на столе, словно восклицательный знак посреди вороха бумаг.
Записка от Эббы с регистрационной стойки.
Малин, позвони по этому номеру. Она сказала, что это важно. 013–173–928.
Больше ничего.
Малин берет записку и идет к регистрационной стойке. Эббы нет на месте, работает одна София.
— Ты не видела Эббу?
— Она на кухне. Пошла выпить кофе.
Малин находит Эббу на кухне. Та сидит за круглым столиком и листает какой-то журнал. Малин показывает записку:
— Что это?
— Звонила какая-то дама.
— Это я и сама вижу.
Эбба морщит нос.
— Она не захотела рассказывать о своем деле, но, насколько я поняла, это важно.
— Когда она звонила?
— Сразу перед тем, как ты пришла.
— И больше ничего?
