Моей маме.
«Летняя смерть» — литературное произведение, и ничто иное. Всякое сходство с реальными лицами или событиями — случайное совпадение.
Пролог
Эстергётланд, двадцать пятое июля, воскресенье
[В последнем приделе]
Я не буду убивать тебя, мой летний ангел.
Я только помогу тебе возродиться.
Ты снова обретешь невинность. Грязь истории исчезнет, время обманет самое себя, и прекрасное воцарится навсегда.
Или я все же убью тебя, убью на самом деле, чтобы любовь могла возникнуть заново.
Мне хотелось обойтись без этого, но невозможно возродиться, не умерев перед этим. Прах застыл, упрямо прильнув к материи, червь позора вибрировал во мне и в тебе, горячий и черный. Окуклившееся зло. Разорванное время.
И пробую все новые способы, но тщетно.
Я тру, отмываю и очищаю.
О мои летние ангелы! Вы видели белые щупальца, жадные лапы паука и когти кролика.
Я охраняю вас, собираю и беру к себе.
Я уже у цели.
Он сидит на диване.
Его живот открыт, и черные блестящие змеи, извиваясь, выползают на пол.
Ты видишь его?
Он больше не причинит зла. Скажи, что ты не боишься и вернешься. Дубовые половицы больше не будут скрипеть, винные пары не заставят воздух пылать страхом.
Этим летом мир горит.
Деревья превращаются в черные скрюченные скульптуры — словно монументы, воздвигнутые в честь наших поражений, нашей неспособности полюбить друг друга, познать, что мы неразделимы.
Мы похожи, огонь и я. Мы уничтожаем, чтобы жизнь возродилась.
Кто-то поймал гремучих змей, кинул на противень, полил бензином и поджег.
Безмолвные твари извиваются в огне, тщетно пытаясь ускользнуть от боли.
Перестань извиваться, моя девочка.
Всего какой-нибудь час назад мы проезжали мимо тлеющего леса. Слышно было, как ты билась изнутри о двери машины, готовая выйти, вернуться, очистившаяся и освободившаяся от чужих грехов.
Она думала, будто что-то знает обо мне.
Какая нелепость.
Но не бойся. Ты такая, какая ты сейчас.
Потому что истина проста: ни один человек не может жить в страхе, не испытывая доверия хоть к кому-нибудь. Смерть — кара для того, кто отнял у другого способность доверять.
Доверие обретается рядом с любовью, поэтому оно всегда соседствует со смертью и белыми паучьими лапами. Мы нуждались в тебе, даже несмотря на то, что ты сделал. Ты владел нашим миром. Мы не могли уйти, как бы нам этого ни хотелось. Порой приходили к тебе, потому что у нас не было выбора. Это вынужденное обращение к темноте везде преследовало меня. Я знаю, что никогда не обрету ничего другого — смогу лишь направить всю боль на себя.
Но когда ты родишься заново, проклятие будет снято.
Скоро это пройдет.
Все станет чистым и прозрачным.
Белым и сияющим.
Ты почувствуешь нечто внутри себя, как это было с нами.
Ты дрожишь и извиваешься на полу.
Но не бойся.
Любовь возродится. Невинность возродится.
Мы с тобой понесемся на велосипедах вдоль набережной канала — и это лето будет продолжаться вечно.
Часть 1
Возрождение любви
1
Пятнадцатое июля, четверг
Что это гремит и грохочет? Рвется наружу?
Надвигается гроза. Будет дождь. Наконец-то на землю прольется хоть немного воды.
Впрочем, Малин Форс не обманешь. Этим летом жара не знает жалости, сушит землю, словно стремится превратить ее в безжизненную пустыню, а дождя все нет.
Сквозь гул голосов засидевшихся посетителей паба до Малин доносится шум кондиционера, который гремит, пыхтит, протестует против нескончаемой рабочей смены, против невыносимой нагрузки в это чудовищно жаркое лето. Кажется, стальной агрегат сейчас взорвется от усилий, внутри его что-то похрустывает, словно говоря: «Хватит, хватит! Либо терпите эту жару, либо охлаждайтесь пивом. Даже машина не может работать без передышки».
Может, уже пора домой?
Она одна сидит у стойки бара. Часы показывают половину второго ночи — среда уже сменилась четвергом. Паб «Пулл энд бир» открыт все лето; десяток посетителей, обосновавшихся за столиками, ищут в прохладной благодати спасения от мучительной духоты на террасе.
Бутылки на полках перед зеркалом.
Текила. Может, заказать еще граммов шестьдесят? Или даже восемьдесят?
Запотевший бокал с только что налитым пивом. Висящий в воздухе отчетливый запах пота и пролитого, уже скисшего алкоголя.
Она видит свое лицо, отраженное в зеркалах бара бесчисленное множество раз; отражения в зеркале прямо перед ней и в другом, за ее спиной, над зеленым кожаным диваном, словно играют друг с другом.
Тысяча отражений, но лицо все то же: чуть тронутая загаром кожа, выступающие скулы. Светлые волосы по случаю жары подстрижены короче обычного.
Малин отправилась в паб, когда по телевизору закончился фильм — какая-то французская картина о неблагополучной семье, где одна из сестер в конце концов умертвила всех родственников. Ведущий во вступительном слове охарактеризовал это как психологическую драму — наверное, так оно и есть, хотя в жизни поступкам людей редко находятся такие четкие и понятные объяснения, как в кино.
Квартира казалась невыносимо пустой, к тому же Малин недостаточно устала, чтобы сразу заснуть. Она почти физически ощущала, как одиночество струится по стенам — почти так же, как ручейки пота, ползущие по спине под блузкой. Потрепанные обои в гостиной, кухонные часы из «ИКЕА», которые в мае неожиданно лишились секундной стрелки, тупые ножи, которыми давно уже нельзя порезаться и которые давно пора наточить, книги в шкафу — последние приобретения Туве теснятся на третьей полке. Судя по названиям, даже от взрослого подобный набор требует неплохого интеллектуального уровня — что может понять в этих книгах четырнадцатилетняя девочка?
«Человек без особенностей», «Будденброки», «Властелин приливов и отливов».
Алло, это Туве? Тебе звонит Мэриан Кейз.[1]
Конечно, чтение — далеко не худшее из занятий, которое могут выбрать подростки.
