Владик… – Макс вздохнул, посмотрел на дно своего стакана, протянул Покровскому, – Плесни ещё.
Влад налил по полной, они посмотрели друг на друга, кивнули, выпили. Влад охнул, ладонью провёл себе по груди:
– Хорошо…
– Да…
– Но почему-то я никак не могу опьянеть! Схожу-ка я ещё за коньяком… обещаешь не подходить к ней?
– Обещаю…
…Они сидели и, молча, пили коньяк. Наконец, Макс нарушил тишину.
– Она что-нибудь тебе рассказала?
– Всё рассказала. Мы с нею лежали на этой подстилке, наверное, сутки. Молчали, говорили, целовались… Теперь было можно, да и неважно это всё, Паша. Я перебирал её волосы и она, вдруг, стала такой, как раньше. Веришь?
– Верю.
– Это хорошо. Я увидел её девичье лицо, и не стало седины, морщинок, хмурой складки возле левой брови и нехороших зубов. Это снова была нежная юная девочка, которая поверяет свои тайны возлюбленному, первому и единственному на всю жизнь.
– Это она убила вашего отца?
– Конечно. Мы оба его дети, но на неё ему было наплевать, ему был нужен я. Снежа считала справедливым, чтоб всё его добро досталось мне. Ей казалось, что это сделает меня счастливым, довольным… Глупенькая… Она стала ходить к Бонье, убеждать его, что она сможет нас свести, сблизить, заставить меня потеплеть, повернуться к нему, признать отцом. Бонье так этого хотелось, что он поверил ей! Именно в то время она начала менять внешность, она говорила Бонье, что не хочет до поры до времени, чтоб кто-нибудь знал об их встречах, что я буду сердиться, что ещё не готов… Она приходила к нему по вечерам, когда Марины уже не было в доме, а его брат сидел у себя в комнате, как правило, в дымину пьяный. Вскоре Бонье дал ей свои ключи. Она всё никак не могла понять потом, где потеряла их.
– Она оставила их на подоконнике в комнате мёртвой Татьяны. Это я их забрал.
– Ясно, – кивнул Влад, – Снежа увлекалась травами, народной медициной, так мило и так безобидно… От простуды она всегда заваривала какие-то свои сборы, таблеток не признавала, пила только те, что ей прописал доктор, диагностировавший шизофрению, да и то лишь потому, что я заставлял. У Бонье было больное сердце, здоровье подорвано. Он это скрывал, хорохорился, молодился, но Снеже, в минуту слабости и вдруг нахлынувшей откровенности, признался в своём недуге и развязал ей руки.
…Я пришла к нему с вином. Помнишь, родной, в конце зимы ты взял меня с собою в город, чтоб я прошлась по магазинам? У тебя была деловая встреча, где-то на Разъезжей, кажется. Я пошла гулять. Зашла в первую попавшуюся аптеку. На Невском в красивую винную лавку, очень дорогую. Я сказала мальчику за прилавком, что мне нужны две бутылки в подарок мужчине, знающему толк в вине. Две одинаковые бутылки. Он помог мне с выбором. На деньги, отданные мною за вино, большая семья может жить много дней, но Бонье был очень доволен! – она улыбнулась, – Он был так возбуждён тем, что ты хочешь с ним поговорить, наладить отношения – так я ему сказала. Дома мне пришлось повозиться – растолочь таблетки для потенции, насыпать в вино, запихнуть обратно пробку и наклеить этикеточку, но получилось очень хорошо, Бонье ничего не заподозрил. Он в кухне делал нам закуску, а я пока накрыла столик у окна, откупорила бутылку, налила в бокалы вино… Он почти всю бутылку выпил, причмокивая, не почувствовал примеси! Потом, на радостях, этот старый прелюбодей вызвал себе аж двух девушек из города, ничуть не стесняясь моим присутствием. Правда, вся деревня знала, что по субботам он приглашает себе профессионалок из борделя, знала это и я… Из первой бутылки я с ним очень мало пила, только губы мочила. Он отлучился в уборную, я забрала пустую бутылку, положила в свою сумку, поставила на стол вторую, в буфет подложила початую баночку таблеток для мужчин. Он вернулся, сам открыл вино, теперь и я выпила два полных бокала, свой потом ополоснула, ему сказала, что, мол, приучена за собой убирать… Поставила на полочку к другой посуде. Он был таким весёлым, сказал, что хочет отметить свою радость, накрыл стол в ожидании девушек – эти омарчики… лангустины, кажется, икра и белое вино. Я пожелала ему хорошего вечера и ушла… Во время близости у него лопнуло сердце – передозировка селдинафила, бутылка красного вина, возраст под семьдесят, дорожка кокаина и две проститутки в постели – следствие открыли и закрыли… Я знаю, что ты следил за мной на следующее утро, но я и, правда, просто вышла погулять, никак не могла уснуть, всё думала, как теперь изменится наша с тобой жизнь…
Она прижалась ко мне.
– Его брат умер сам, Владюша, я здесь ни при чём. Я лишь убедила Бонье в том, что он должен написать завещание на тебя, и всё тебе оставить. Это справедливо. Он согласился, и потому не уступил Паше даже тот пустырь, хотел, чтоб ты знал, что всё-всё тебе достанется, чтоб ты понял, оценил, простил его… Жалкий сатир.
– А экономка?
– Марина? – Снежа вздохнула, – Оказалось, что она знает гораздо больше, чем положено домработнице. Похоже, она шпионила за Бонье. После его смерти мы с ней встретились в церкви, вышли, не торопясь, пошли по посёлку, и она сказала мне, что всё знает, знает, что ты его сын – она же сама тебе конверт от Бонье принесла, знает, что я к нему ходила, заставила переписать завещание, а потом убила, чтоб мой муж всё получил.
– Ты испугалась, родная?
– Вовсе нет, – она нежно меня поцеловала, – Она была умнее, чем казалась, но не умнее меня. Я не стала юлить и отнекиваться. Мы с ней договорились, какой линии будем держаться, это ведь она первой пустила по деревне слух, о том, что приехала дочь Бонье, хотя она-то прекрасно знала, как та выглядит… Я сказала Марине, что если она будет молчать и соблюдать условия нашей сделки, то сразу после твоего вступления в права наследства, она получит от нас круглую сумму со множеством нулей. И сможет начать новую жизнь. Путешествовать. Хорошо одеваться. Выйти замуж за молодого красивого мужчину, даже за такого красивого, как мой Влад. Почему нет? Что такое пятьдесят лет для современной женщины?… Тщеславие, Владюша!
– Аконит?
– Да.
– Как ты заставила её? Ведь по деревне после смерти Тани уже поползли слухи про отравление этими цветами.
– И заставлять не пришлось! Она считала себя такой опытной и умной, и думала, что уж с ней-то ничего подобного приключиться не может! Гордыня – смертный грех. Я позвала
