верили Снеже и жалели меня. У меня с ними ничего не было, да и быть не могло! Я хотел только Эсфирь. А они просто говорили со мной, слушали. Я слушал их. Кому-то это может показаться странным, что ж пусть кажется, на всех не угодишь. Но Мила с Сашей так нежно и по-матерински ко мне отнеслись и были самыми чуткими женщинами, что я встречал в своей жизни. Недаром же Мила разглядела в небогатом старике задор, молодецкую удаль, интерес к каждой минуте жизни, способность любить без оглядки на седьмом десятке лет! Она мне рассказала, что однажды, в начале их встреч, спросила у Андрея Вальтера, сможет ли он простить ей её прошлое. Он запретил ей впредь произносить такие слова, и потом всё время сам просил прощения за злой жестокий мир, швырнувший восемнадцатилетнее дитя на свою заплёванную панель…
И Саша, которая могла выбрать себе любого, выбрала, на первый взгляд, заурядного мужчину, неяркого и неуклюжего, попадающего там и тут в смешные ситуации, но такого благородного и честного, доброго, лучшего в мире отца. И лучшего в мире друга…
Я очень их любил, они любили меня. И мы просто разговаривали…
Ивана Стрепетова Снежана убила, чтоб раз и навсегда избавиться от Эсфири.
– Владюша, это дело рук его жены. Неблагодарная блудница не пожалела своего законного мужа, который, как святой, столько лет покрывал её грехи! Теперь ты понял кто она такая?
– Пошла к чёртовой матери!
Фира на следствии молчала, ни единым словом не обмолвилась о Снежане. Я поставил чуть не целью жизни, добиться, чтоб её выпустили под подписку. Сколько сил и денег мне это стоило, я даже не хочу вспоминать!
Не плыви против течения, остановись, отдышись, подумай… Если б она оставалась в тюрьме, то сейчас была бы жива!
Я обыскал комнату жены, но ничего не нашёл. Старый манекен, оставшийся ещё от моей матери, которая в своё время очень хорошо шила. Нейлоновый парик с косой, двадцатилетней давности, который Снежа надевала для какой-то школьной постановки и всё не решалась выбросить – жалко, память, ностальгия… Игрушечный вентилятор. Она много раз летом при мне крепила его к столу струбциной, он дул на девчонок и они так смешно подставляли свои мордашки ветерку…
Я подозревал, что у Снежаны есть тайник, где она держит свои снадобья и химикаты, но мне и в голову не могло прийти, что этот тайник находится в доме Бонье. В моём доме. Я никак не мог выследить её, а вот Анатоль сумел. И полетел затылком на гранитные плиты.
Андрей Макарович Вальтер встречал в посёлке незнакомую женщину, хорошо модно одетую, с модельной стрижкой, женщина кого-то ему смутно напомнила. На рождественском вечере в клубе я сам накрасил своей жене глаза, и покрыл голову накидкой, Вальтер посмотрел на неё и узнал. Если надеть на неё тёмный короткий парик, накрасить красным губы, то вот она, незнакомка, которую все считают дочерью Бонье. Никто в посёлке не узнал её, потому что это ведь в голове не укладывалось – бледная, очень тихая, религиозная женщина и красотка с ярким макияжем и уверенной походкой не могли быть одним человеком! Конечно, не могли. И не были. К тому времени у неё уже стало две сущности, одна страшней другой! Она переодевалась и красилась уже просто так, без цели, гуляла по посёлку, чувствовала себя новой, сильной, не собой… Вальтер съел ужин, который приготовила ему его жена и той же ночью умер.
– Он приходил поговорить с тобой, Владюша, но я сказала, что ты укладываешь наших дочерей спать, и он ушёл. Всё так и было. Он был очень хорошим и добрым человеком, но выбрал в жёны не ту женщину и она убила его.
– Я ненавижу тебя, Снежа.
– Конечно, нет. Ты просто не видишь меня из-за всех этих гадких женщин. Взгляни на меня, и ты поймёшь, что я одна тебя люблю, люблю таким как есть. Скоро мы станем очень счастливы – ты, я и наши дети. Я сделаю тебя счастливым, обещаю!
Я не хотел быть счастливым. Я уже не хотел ни любви, ни семьи, ни детей. Я хотел заснуть и не проснуться, у меня не было больше сил сопротивляться тому безумию, в которое превратилась наша жизнь. Но Снежана упрямо строила моё счастье… Пропала Фира. За ней Саша. Последней Амелия. Погибли несчастные собаки, Паша забрал сына и сбежал в Европу. У нас отняли девочек.
Я пил три дня не просыхая, не ел, не спал, болело сердце. Ночью я подошёл к окну и увидел, что Снежана перелезает через ограду и идёт в дом Марченко. Я оделся и пошёл. Спустился в подвал.
Они лежали рядом на полу, плечо к плечу, три прекрасные молодые женщины, три чаровницы с русалочьими волосами – Мила, Алекс и Эсфирь. Руки у каждой были сложены на груди, в пальцы воткнута зажжённая тонкая свеча. Глаза закрыты, лица спокойны, мудры и торжественны. И никаких следов разложения.
Снежана сидела у них в ногах, в валенках и тулупе отца Дениса Марченко, и читала вслух Четьи-Минеи.
– Снежа!
– Да, родной.
– Что ты делаешь?
– Молюсь за них.
– Пойдём.
– Куда, родной?
– Умирать.
Она встала и пошла со мной умирать. Вместе мы вымылись, стояли, обнявшись, под горячим душем, обнажённые, впервые за, без малого, двадцать лет. Оделись во всё чистое, взяли её коробку с таблетками и пошли в дом нашего отца.
– Давай я первая, Владик. Ты сильный, а я не смогу смотреть на тебя мёртвого. Я знаю, что ты меня не обманешь и, когда всё будет кончено, пойдёшь за мной. Я не сразу умру, сперва усну, а ты молись за меня. Обещаешь?
– Обещаю.
Она уснула, я читал Отче наш несколько часов, тысячу, или сто тысяч раз. Пересохло горло, я спустился за выпивкой, вернулся наверх, посмотрел в окно и увидел моего лучшего друга, который шёл, чтоб получить ответы на свои вопросы. Я решил, что он имеет право знать. И ещё я подумал, что вся его судьба, судьба его жены, сына и любимой женщины, тоже была в том цветке папоротника.
Красный садовый лилейник, неизвестно каким ветром занесённый в лесную чащу, зацвёл на Ивана Купалу, и на него набрела восторженная девушка не от мира сего, сорвала, и перевернула весь мир. Если б я той ночью, вместо того, чтоб искать её, пошёл смотреть, как купаются голые девки, то ничего этого не было бы! Или было?
Глава 11
– Пути Господни,
