путь.
Потом скончалась Марина Шуйская. Я начал прозревать.
В тот день я впервые поднял на Снежану руку. Я не бил её, нет, но заволок в дом, толкнул к стенке, схватил за плечи, сильно тряхнул.
– Что ты натворила?!
– Владик…
– Не смей мне врать! Что ты им подсыпала?
– Кому?
– И Тане и экономке?
– Что ты такое говоришь, родной мой? Они сами это сделали, поверь! Я ведь дружила с ними и знаю, что обе они мечтали похудеть… Обе были довольно полными, а ведь чревоугодие – смертный грех, и вот расплата. Таня где-то вычитала, что аконит помогает быстро сбросить вес, рассказала Марине, но они, видимо, не рассчитали количество…
Она так уверенно это говорила, что я засомневался.
– У нас в саду есть эта проклятая трава?
– На клумбе растёт кустик…
– Вырвать к чёртовой матери!
– Хорошо. Ты только не сердись. Я не виновата. Ведь эти цветы в половине дворов растут, даже у Сержа с Анатолем…
– Откуда ты знаешь, что они там растут?
– Но как же… Я ведь хожу гулять, иногда дохожу до их тупичка…
– С этого дня, Снежа, гулять ты ходишь только со мной, а пока я в городе – из дома ни ногой! Это ясно?!
– Да, родной…
Дети, Галочка с Валюшей, теперь всё время проводили в нашей части дома.
– Владик, – как то вечером, после семейного ужина, сказала Снежана, – Мы могли бы взять над ними опеку и жить все вчетвером. Смотри, как нам хорошо вместе.
– Вчетвером? А Илья?
– Илье они не нужны. И ты это знаешь. Его грех – вино, Танечка каждый день мне на него жаловалась. Если б Паша, добрая душа, из жалости не платил ему за помощь на псарне, то у него вообще ни копейки в кармане не было бы. Ведь ты теперь богат, предложи ему выкупить его половину и дай ещё в придачу, и он с радостью отдаст тебе детей. Ведь они твои родные, почти что дочери, он же твой брат, и ты так их любишь, с самого рождения, я ведь знаю…
Она очень мягко уговаривала меня, внушала, что так будет лучше для всех, для девчонок в первую очередь, что эти дети, которых я и впрямь с самого их рождения любил, как своих, как любил когда-то их отца, могут стать моими настоящими дочерьми. Я понимал, что тогда мне придётся расстаться с Фирой, это было чудовищной утратой, но девочки в тот момент пересилили. Я согласился. Снежана добилась своего – если бы она просто избавилась от Эсфири, то я и минуты с нею не остался бы, она это знала.
Илья от моего предложения, сперва, пришёл в восторг – он получал квартиру с обстановкой в городе, получал на руки крупную сумму денег, которую не смог бы заработать за всю свою никчёмную жизнь, и ещё, на вполне законных основаниях, полностью сбрасывал с себя ответственность за родных детей.
– Ты прав, Владька, с вами им будет лучше. Что ж ты думаешь, я не понимаю? Детей-то вам Боженька не дал, а погреться о чистую душу хочется… Забирайте! – щедро взмахнул рукой Илья.
Но потом, видимо кто-то из собутыльников или просто доброхотов, коих в деревне не счесть, объяснил Илье, что он может требовать больше. И он стал требовать и грозиться забрать девочек. Я готов был уступить, увеличить, удвоить сумму, но он умер. В причине его смерти я уже не сомневался.
– Снежа, ты ведь веруешь в Бога, в церковь ходишь… Убийство страшный грех. Не ты ли грозишь мне Огненной Гееной, всякий раз, как я выругаюсь по матери?!
– Владик, ты ошибаешься! Он беспробудно пил который день, вот и умер. Зачем ты дал ему сто тысяч?
– Великолепно! Выходит, это я во всём виноват?!
– Ни ты, ни я не виноваты. Но у него был запой, неизвестно где и с кем он выпивал и что ел. Вот и отравился.
– «Отравился»?! Антониев огонь, Снежана! Полдеревни видели, как он отплясывал в сарае ночью и подумали, что это белая горячка.
– Это белая горячка.
– Не тут-то было! Спорынья! Такое только тебе могло в голову прийти!
– У неба для каждого свои слова и своя расплата, Владик.
– Да ты никак руцей Божией себя вообразила?!
– Я ничего не делала. Не шевельнула даже пальцем. Но говорят, что иудейки очень коварны и мстительны.
– Что?…
Я весь похолодел от ненависти к ней. Я смотрел на это некогда прекрасное и любимое лицо, и хотел хлестать, бить по нему руками, швырнуть её на пол, уничтожить, растоптать! Она спокойно выдержала мой взгляд.
– Тише, Владик. Наши дочери могут услышать, как мы бранимся, и испугаться. Они ведь недавно потеряли родителей, подумай о них.
Я побежал к Эсфири и всё ей рассказал.
– Влад, пойдём вместе к Марченко. Это нужно остановить!
– Я не могу, Фира! Не могу так с ней поступить… Ведь её упекут в психушку до конца дней! Я не знаю, что со мной происходит, я ненавижу и люблю её в одно и то же время!
– Тебе всё равно придётся что-то решать.
– Вернись ко мне. Я без тебя пропаду.
– Нет, Владик. Тебе нужно выбирать. А пока не выбрал – глаз с неё не спускай!
Я стал следить за Снежей, но она оказалась такой хитрой, что я и в самых страшных фантазиях представить не мог! Её болезнь, любовь и страх утраты, сделали её дьявольски умной и изобретательной. Гениальной. Я уезжал из дома, брал с собой детей, запирал её на ключ, возвращался, заставал её за книгой, спокойную, улыбающуюся, мирную. Но ничего не прекратилось.
Фира обещала мне молчать, но ведь женщины всегда считают, что только они знают, как сделать лучше! Фира не говорила открыто, но намекнула Марченко, что надо бы присмотреться к Снежане. А тот, вместо того, чтоб списать эти слова на ревность брошенной любовницы, взял и присмотрелся. Он пришёл к нам в дом, чтоб встретиться с представителями опеки и понял про Снежану что-то, о чём даже мы с Фирой не догадывались. Он встал в собачью стойку, готовый идти по следу, а потом умер от укуса едва ядовитой змеи.
– Вот видишь, Владик, я здесь совершенно ни при чём! Ты ведь меня запер, я приняла таблетки и почти сутки проспала!
Я не верил ей.
Эсфирь была подругой Амелии, а Амелия очень быстро сдружилась с Алекс. Обе они, и Мила, и Саша, ничего не знали наверняка, но по каким-то оговоркам, случайно брошенным Фирой фразам, они догадались, что со Снежаной что-то не так, нечисто. Они не
