Куда же делся этот несчастный идиот?
– Мне надо побеседовать с инспектором Уортон.
Показания были запротоколированы, и Айзенменгер как раз закончил ставить свою подпись на всех страницах.
Фетр была достаточно профессиональным человеком, чтобы не выдать своих чувств.
– Я не уверена, что это сейчас удобно.
Айзенменгер чувствовал приближение чего-то неотвратимого. У них имелось уже три трупа, и он почему-то не сомневался, что, если эти убийства не будут раскрыты, за ними последуют новые. Смерти нарушали равновесие в бытии, создавали волнения, зачастую приводившие к новым смертям. Крылатая колесница времени приближалась, и ее наездница жаждала крови.
– Это очень важно.
– Я в этом не сомневаюсь, доктор Айзенменгер, но это ничего не меняет. Она допрашивает свидетеля.
– Насчет ребенка?
Фетр затруднилась с ответом.
– А когда она освободится?
– Не могу сказать.
Следующий вопрос Айзенменгера, казалось, имел мало отношения к делу, но это была одна из тех деталей, которые очень его занимали.
– А почему она проявляет такой пристальный интерес к этому делу?
Фетр не смогла скрыть ни своего удивления, ни своего замешательства.
– Думаю, вы должны спросить ее об этом сами, – ответила она.
За этим резким отпором чувствовался какой-то подтекст, но Айзенменгер не уловил, какой именно. Он откинулся на спинку стула. Они сидели в другой комнате для допросов, которая была существенно чище первой.
– Просто я давно знаю Беверли, – произнес он.
– Да, я догадалась.
– Она отличный полицейский.
Судя по выражению лица Фетр, она не была готова выслушивать комплименты в адрес Беверли Уортон.
– Не сомневаюсь.
Айзенменгер подался вперед.
– Но она из тех, кто может быть только первым, и никак иначе.
– Послушайте…
– А это означает, что вторым и третьим в этой пищевой цепочке иногда приходится страдать. Мне уже доводилось это видеть. И порой интересы Беверли и правосудия расходятся.
– Думаю, вы сказали достаточно, доктор Айзенменгер, – заметила Фетр, вставая.
– Ведь Беверли оказалась здесь не случайно, не так ли?
На лице Фетр появилось враждебное выражение, и все же Айзенменгер заметил что-то особенное в ее взгляде. Он не мог определить точно, что это было, но чувствовал, что задел не только ее чувство профессиональной солидарности.
– Доктор Айзенменгер, пожалуйста.
Он встал, взял свою куртку и вышел следом за ней в коридор, где предпринял еще одну попытку:
– Возможно, я смогу помочь вам, констебль. Иногда посторонний человек может заметить нечто такое, что скрыто от глаз профессионалов.
Фетр не ответила, а когда они достигли дверей, ведших в вестибюль, она открыла их и пропустила его вперед. Айзенменгер надел куртку и с удивлением увидел, что Фетр остановилась в проеме дверей и не спускает с него глаз. Затем, не говоря ему ни слова, она заглянула в окошко Джексона и сообщила:
– Я выйду на час, – а затем, повернувшись к Айзенменгеру, добавила: – Давайте найдем какой-нибудь паб.
Елена больше не могла ждать. Она решилась на поступок, на который вряд ли отважилась бы в других обстоятельствах; крепчавший за окном ветер словно придавал ей сил, а отсутствие Джона и его нежелание выходить на связь усиливали ее беспокойство. Она кинула взгляд на часы, чертыхнулась и встала.
Часы показывали половину седьмого, и за окном уже стемнело. В замке царила тишина, впрочем, здесь так было почти всегда. Тристан и Тереза снова уехали, на этот раз в ньюфордскую гостиницу на какой-то охотничий бал. Нелл, по-видимому, была с Томом, а Доминик исполняла роль, сиделки при Элеоноре. Хьюго смотрел телевизор на кухне, периодически навещая свою бабку.
Елена осторожно выглянула в коридор и вышла из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь. Вероятнее всего, в ста метрах вокруг нее не было ни души, и все же она двигалась едва ли не крадучись. Елена убедила себя в том, что ей необходимо еще раз взглянуть на письма отца, особенно теперь, после намеков Элеоноры на некую связь между смертью ее родителей и Хикманами, и тем не менее чувствовала себя мелким воришкой, который платит черной неблагодарностью за оказанное ему гостеприимство.
Сначала она прошла в комнату Нелл и постучала. Ей никто не ответил, и она надавила на ручку двери. Та оказалась незапертой, и Елена проскользнула внутрь.
Она с удивлением огляделась по сторонам – комната Нелл совершенно не изменилась и выглядела так, словно это был музей детства. Те же обои, те же занавески, даже покрывало на кровати осталось тем же. В ногах кровати сидели старые игрушки – большой медвежонок Паддингтон, тряпичная кукла и облезлый клоун; казалось, они находятся на тех же местах, что и восемь лет назад, когда Елена была здесь в последний раз. Ни единого намека на жизнь взрослой женщины, уже ставшей матерью.
Однако в этом отказе принимать неизбежное было и нечто положительное: Елена сразу поняла, где находится сокровище, за которым она пришла. Она двинулась к низкому шифоньеру, стоявшему под окном. В нижнем ящике, как она и предполагала, находилась маленькая деревянная коробка с крохотным медным крючком на крышке. Именно здесь Нелл всегда хранила свои самые ценные вещи. Она откинула крючок, открыла крышку и обнаружила среди безделушек и сувениров, колец и медальонов, один из которых был подарен Нелл ее дедом, ключ от башни.
Елена вынула ключ, закрыла коробку, положила ее обратно в ящик и поспешно покинула комнату.
Ее путешествие по длинным коридорам замка прошло без приключений. Она отперла дверь в башню, закрыла ее изнутри на ключ, чтобы никто не мог помешать ей, и начала подниматься по лестнице в тайное убежище Нелл.
Айзенменгер не знал, испытывать ему радость или отчаяние, удивление или досаду. Сведения, который сообщила ему Фетр, все преобразили, превратив мелочи в нечто существенное и снова погрузив во тьму то, что раньше казалось ясным и понятным. Вся картина случившегося радикально изменилась, и вместо волков и шакалов перед ним теперь предстали тигры и львы.
Они сидели в «Гусином пере» – гостинице, располагавшейся в двух сотнях метров от полицейского участка. В половине седьмого вечера здесь было шумно и оживленно. Входившие посетители и постояльцы впускали внутрь помещения холод и ветер.
– Вот так обстоят дела, – промолвила наконец Фетр. – Она приехала сюда, чтобы обезопасить себя.
– Может, это не вполне справедливо по отношению к ней, – возразил Айзенменгер каким-то чужим голосом. – Учитывая обнаружение часов и фотографии, ее интерес к смерти Мойнигана вполне объясним.
Фетр взвилась, одержимая праведным гневом.
