же спросил, где сошел вчера Мезенцев и когда шофер загнал машину в гараж после того, как оставил его и Петю на Триумфальной площади.
– Мы вернулись в Губсуд, – ответил шофер без запинки, чуть хлопнув по своей кепке, блином нависающей над низковатым морщинистым лбом.
– И вы загнали машину в гараж? – Грених чуть наклонился вперед, чтобы видеть его лицо.
– Да.
– И она простояла всю ночь в гараже?
– Да.
– Вы частным извозом занимаетесь на этой машине, Афанасий Назарыч?
Тот слегка обернулся к Грениху, бросил на него короткий удивленный взгляд – его никто не называл по имени – безликая, молчаливая тень, которая умела пользоваться сцеплением, газом и тормозом. Он был несколько обескуражен и не нашел никаких слов.
– Ну так как, возите пассажиров втихаря? – гнул свое Грених. Не дождавшись ответа, профессор медленно откинулся на спинку сиденья, обратив взгляд Фролову. – Всегда говорил Сергею Устиновичу, надо перекрасить служебную машину в серый или синий цвет. А он все нет да нет, служебная же.
Фролов уставился на Грениха, который никогда не был таким разговорчивым. Грених сам ощущал, как то ли начинающаяся лихорадка будоражит кровь, то ли короткое свидание с Асей придало сил, но вдруг захотелось действовать, быть решительным, будто хлопнул пару рюмок коньяка. Нюх его обострился, зрение стало зорче, он не мог усидеть на месте, обшаривал сиденье под собой, вглядываясь в какие-то неопределенного происхождения вздутости на обивке, пятна, озирался, словно видя автомобиль впервые. Правая рука его с болью, но отзывалась, Грених предпочитал держать ее в кармане, но все же иногда и она принималась шарить по кожаной поверхности внутренней отделки.
– А так «Рено MT» простому обывателю не отличить от «Рено KJ» – таксомоторов, – объяснял он. – Такой же черный утюг. Ее всюду можно бросить, никто не помыслит, что это машина следователя из Губсуда. Номером только фальшивым обзавестись. Так, очередное такси. Скажи, Назырыч, а Сергей Устинович часто выезжал не по службе?
Тот продолжал молча вести машину. Грених видел отражающуюся в зеркале заднего вида часть его лица: напряженный глаз и вздутые крылья носа.
У особняка Смирнова на Тверском бульваре Константин Федорович выполз на мостовую, тяжело отдыхиваясь, и начал обследовать машину снаружи – ее глянцевую, черную поверхность, изгибы крыльев, дверцы, взглянул и на руль. Афанасия Назаровича он попросил выйти. Тот, сдвинув кепку еще сильнее на лоб и сунув руки в карманы куртки, встал подальше, попыхивал папиросой, держа ее в уголке рта, с серым каменным лицом следил за всеми перемещениями Константина Федоровича, как старый кот за аквариумной рыбкой. Грених правой рукой держал воротник пальто, незаметно иногда вытирая ее, с трудом слушающуюся, от крови, левой водил по разным поверхностям машины. Вернувшись к рулю, он указал на два пузырчатых пятна аккурат на тех местах, где водитель обычно держит руки.
– Что это может быть? Похоже на серную кислоту. Будто на резиновых перчатках было несколько капель, и вы второпях, не сняв их, уезжали.
– Какую еще серную кислоту? – взъярился всегда покладистый шофер.
– На рычаге переключения передач тоже имеется пятно. На заднем сиденье кожа изъедена несколькими дырами, и у вас под ногами пятна.
Вместо ответа шофер с откровенной ненавистью выпустил облако дыма.
– Что вы делали в воскресенье, 3 июля?
– Дома был, с семьей.
– На вызов не выезжали?
– Нет!
– Подумайте хорошенько, ведь выезжали в Трехпрудный. Шкловского тогда нашли.
Факт очевидной лжи делал показания шофера очень сомнительными. Грених застал его врасплох. Он путался, врал там, где не было нужды, отмалчивался, не умея выразить показного удивления, а только злился, что тайные его дела изобличили в самый неподходящий момент. Скорее всего, в воскресенье душить Шкловского приезжал он. Грених вспомнил, как пропустил черный «Рено», прежде чем перейти улицу, когда они с Петей пришли к Шкловскому задать несколько вопросов.
– Со временем вы все поймете, сло́жите в ясную картинку, – обернулся он к стоящему рядом со сдвинутыми бровями Фролову. – Просто мотайте на ус, запоминайте.
Потом он сделал усилие и залез под шоферское сиденье, просунув глубоко руку. Он надеялся там обнаружить пустую бутыль из-под кислоты, так как в ногах шофера пол был основательно подпорчен чем-то едким. А вынул небольшой съемный таксометр с двумя циферблатами и рычагом.
– Советую сегодня Афанасия Назарыча не отпускать, – и Грених передал прибор для измерения пройденных километров недоуменно поднявшему брови Фролову. – Нужно узнать обо всех передвижениях Мезенцева за последние два месяца. А также допросить их жен и спросить, не находили ли они на мужниных одеждах каких-либо изъянов.
Достав платок, Грених стал кашлять, развернулся, пошел к дверям Губсуда. Фролов, держа в руках таксометр, бросил Назарычу, чтобы тот поставил машину в гараж, а потом отправился дожидаться в кабинет следователя. Недовольный таким поворотом событий шофер затопал к рулю.
Грених уже был в вестибюле, когда свистнули о гладкие камни мостовой шины служебного автомобиля, а Фролов, все еще держа в руках таксометр, нагнал его.
– Я бы на вашем месте его сейчас же арестовал, – Грених на секунду оторвал от лица платок. Они шли к лестнице. – Он попытается сбежать, потом ведь будете по всей Москве ловить. Частный извоз – не единственное его преступление.
– Что все это значит, Константин Федорович? – недоуменно всплеснул Алексей свободной рукой. – Вы что-то знаете? Так скажите прямо. Зачем юлить и морочить мне голову загадками? Вы подозреваете Сергея Устиновича? Вы были вчера на премьере?
– Был, – вновь оторвал платок от лица Грених.
– Почему вы вдруг стали кашлять кровью?
– Лучше ты мне скажи, что за операцию вчера затеял Мезенцев, как ее разработал, кто в ней участие принимал и что хотел в итоге выяснить? Все, что я знаю… – профессор сглотнул, ощутив металлический привкус на губах, – что Рите дали наган, заряженный холостыми. Нашли его?
– Она должна была стрелять в воздух, чтобы создать панику.
Грених остановился перед парадной лестницей, опершись на перила.
– Когда Мезенцев объявил тебе об операции?
– Вчера вечером… Мы уже собирались уходить, он ворвался в кабинет и стал торопить меня. Потом позвонил в Большой Гнездниковский, в МУУР, попросил одного человека в помощь.
– Вы поехали в театр на служебной машине?
– Нет, поймали таксомотор.
– Хм, что за излишняя осторожность! Где взяли костюмы?
– Мейерхольд выделил.
– Удивительно, они вам все по размеру были.
– А что там, костюмы, что ли? Белая простыня Призрака и сиреневая простыня Епископа.
– Зато Раджа вышел знатный. Вы впервые были на этом собрании-маскараде?
– Конечно, впервые. Да я и не понял хорошенько, что оно значило.
– Какое задание вам дал Мезенцев?
– Не упустить тех, кто будет за ширмой. Они гипнозом
