студентке, чтобы не слишком ее шокировать. Поразмыслил и понял, что ни о чем умолчать не выйдет. Вздохнул и принялся рассказывать все по порядку: поведал о махинациях старшего следователя, Петиных каверзах с гипнозом и о театральном представлении, о бывшей своей невесте, которой дали револьвер, заряженный холостыми, о том, как она воспользовалась пистолетом с боевыми патронами, чтобы покончить с собой, об обманутых пациентах, которых удалось спасти и которых он потерял. Говорил, а сам не верил, что все это случилось на самом деле.
– Господи! – выдохнула Ася, прикрыв рот пальцами, с которых не успела стереть кровь. – Судебный работник, следователь… как же так? А Петя! Как же он мог? Этот мальчишка, светленький такой, ясноглазый! И вы ж ему меня все сватали!
– Я был таким дураком, Ася! – горестно вздохнул Грених. – Но я хотел вам счастья, спокойной, правильной жизни. Клянусь, я…
Он хотел сказать, что все исправит, если жить останется. Но не осмелился. Она расплакалась, бросилась на колени и зарылась лицом в его ладони. Грених выпрямился, ощущая, как нечто острое, словно гвоздь, сделало движение от третьего ребра к четвертому – пуля как будто начинала опускаться. Он стиснул ее руки. Выговорился, и так удивительно спокойно вдруг стало и светло на душе, так бы и умер в участии ее и заботе, сжимая ее теплые пальцы, чувствуя тяжесть ее светловолосой головки на коленях.
– Встаньте, Ася! – нехотя начал он. – Не до слез и истерик сейчас. В ваших руках судьба института. Запоминайте имена…
Ася подняла голову. Он вдохнул, вновь ощутив движение пули, и продолжил:
– Синцов Яков Васильевич, Воздвиженка, дом № 8/1, комнаты номер не помню, спросите его мать, вам покажут. Сам он, увы, мертв, но на его подоконнике вы найдете картину небольшого размера, сложенную в рулон. На внутренней ее стороне будет написан протокол. Отнесите его в Губсуд… – Грених задумался. А кому он мог доверить показания своих свидетелей? Честным там казался только Фролов… – Отдайте ее Фролову Алексею, стажер он тоже, как был Петя.
– Хорошо, хорошо! Прямо сейчас? – девушка подскочила и почти уже собиралась бежать.
Грених ухватил ее за руку, но от скорого движения его слабые пальцы разжались. Она успела понять, что торопится, и вернулась на табурет. Такая светлая, легкая, в платье в цветочек на белом льне, кружево воротничка обнимает нежную шею, мелкие, прозрачные колечки волос у затылка выбились из косы.
– Стешина Василиса Антоновна, – продолжил Грених, с трудом отрываясь от любования милым обликом этого небесного ангела, – Воронцовская, 12, тоже не вспомню сейчас номера квартиры и комнаты. Скажете ей, что пришли от меня. У нее вы возьмете такой же протокол.
– Но почему вы с самого начала ими не воспользовались? – в отчаянии вскричала Ася. – Зачем было тянуть?
– Я боялся, что их убьют. Синцова убили сразу, едва я открыл Пете, что он мой свидетель. Правда, он не знал о протоколе, поэтому, надеюсь, картина цела.
– Ах, ирод проклятый! – Ася сжала кулачки и обратила их пятипалому адениуму, стоящему на подоконнике, будто делясь с цветком своим возмущением. – И ведь нипочем не скажешь, что на убийство способен. Улыбчивый такой, смущенный всегда, обижался на меня, мило краснел. Как жить среди людей, если столько волков в овечьих шкурах кругом ходят?
– Не знаю, Ася, сам над этим голову ломаю уже сорок третий год. Слушайте дальше! Есть еще один свидетель. Он работает в институте Сербского санитаром, Соловьев его зовут, Антон. У него тоже есть протокол. Он был на этом собрании, как и Стешина, и они могут выступать свидетелями в суде. Вам с ними обоими предстоит непростой разговор, потому что они могут и не захотеть нас защищать. Уговорите их. Им ничего особенного делать-то и не придется. Только пусть скажут правду.
– А что же вы? – тихо спросила Ася.
– Я попробую доехать до театра уже, раз обещал…
– Не доедете ведь. Покажите, что там у вас, – она потянулась рукой к воротнику.
– Не надо, – Грених отстранился. – Нечего… смотреть.
– Вам в больницу надо.
– Я еще не решил.
– Пока решать будете, кровь всю потеряете. Может, я этому Фролову позвонить схожу, а? Вы, похоже, ему доверяете… Пусть он приедет, я ему сама все объясню про то, что вы сейчас поведали, и тогда без опаски отвезем вас в больницу.
– Нет, – упрямился Грених. – Пока нельзя, я еще не все вспомнил, что хотел сказать…
Ася решительно поднялась.
– Говорите номер, я пойду в квартиру напротив звонить.
– Кому вы будете звонить? – страдальчески скривился Грених.
– Фролову.
– Ну почему Фролову?
– Вы сказали, что доверяете ему.
– Не слишком я ему доверяю, Ася. Что вы торопитесь! Сядьте.
Она села на самый край табурета, выжидающе на него глядя и готовая бежать.
Грених посидел с минуту, подумал, устремив глаза в пол, и нехотя произнес:
– 1–86-86. Попросите его приехать сюда. Но ничего не сообщайте.
Глава 21. Четвертый свидетель
Когда в коридор Асиной квартиры вошел Фролов, Грених уже стоял в дверях кухни. Он успел поправить воротник, чтобы не было видно на белой рубашке пятен крови, выбросил серое кашне, края которого были уже порядком перепачканы, и предстал перед Фроловым собранным и в боевой готовности, только дышал, как собака, пробежавшая длинную дистанцию. С сегодняшнего утра стажер получил временный статус старшего следователя.
Ася было бросилась с объяснениями, но Грених не дал ей ничего сказать, стиснул локоть, покачал головой, прежде чем она открыла рот, и жестом указал Фролову на лестницу.
– Трупы еще на месте, Леша? В театре? Я не слишком опоздал?
– Мы вас изыскались! Брауде же звонил с самого утра, вы вроде дома были. Напрасно прождали, – недовольно выпалил Фролов, оглядывая пальто Грениха с таким же подозрительным видом, как и всякий, кто его встречал. Толстый драп на человеке в июле – по меньшей мере странно. – Разумеется, уже всех перевезли в морг. Там такое было – Верде́нская мясорубка ни больше, ни меньше[18].
– Идемте, Леша, в морге разберемся, – и Грених, припадая к перилам, двинулся вниз по ступенькам.
Ася тревожным взглядом провожала его с порога. Он не удержался, сделал три шага и обернулся, чтобы успеть посмотреть на нее в последний раз, унести этот светлый образ в платьице в цветочек, с облаком волос, пронизанных светом, память об этом влюбленном взгляде в ад, где черти уже расчистили для него угол. На него никто так не смотрел! Эх, умирать жалко, не познав толком настоящей любви.
Фролов прибыл на черном «Рено», шофер был тот же. Садясь на заднее сиденье, Грених тут
