сильнее, несмотря на выпотрошенную клятвами душу, искалеченные ноги и выжженные «угли».
С минуту племянница молча сидела рядом, а потом подскочила:
– Пойду маму поцелую, – и улетела.
Ветер закрутил на дорожке опавшую листву, зашуршал ветками стекающего по стене дома багряного плюща. Я убрала за ухо чёлку, опустила глаза и поняла, что амулет придётся отложить. Дрожащими руками собрала корзинку, взяла трость и побрела по саду в очередной десятишаговой разминке. Кажется, я всё сказала, что хотела… а что недосказала, объяснят мама с наставницей.
Когда я вернулась, на скамейке сидела Нюся.
– Деля, что ты сделала с ребёнком? – спросила она шёпотом.
– А что? – я напряглась.
– Руся медитирует, – торжественно сообщила сестра, встав. – Заставила папу сесть рядом и держать её под ментальным колпаком, чтобы не отвлекаться. Велела до ужина не трогать. И, в общем, я кое-что слышала… – она достала метлу. – Я подумала… может, ты вниз захочешь?.. Ну…
Нюсе всегда было неловко из-за того, что мама у нас одна, но мне она не такая мама, как ей. В отличие от меня. Нас с братом приняли, вырастили, обучили и в критический момент защитили. Остальные сантименты я убила в себе очень быстро.
– Да, – я взяла корзинку. – И можно меня тоже до ужина не трогать?
– Одеяло, зелья и бутерброды, – выдвинула условие Нюся. – Валик под колено, запасной компресс и обувь потеплее. И никаких споров и «ещё полчаса». Прилетаю – и домой.
Я покладисто кивнула.
А через полчаса, отдав дань памяти, я обустроилась под сосной и десять минут просто дышала, ловя в хвойных просветах последние солнечные лучи. Змейка на солнышке, Деля, змейка на солнышке… Осталось закончить всего-то одно важное дело…
Помедитировав, я снова достала из корзинки почти законченный амулет и сразу же услышала шаги – шорох хвои.
– Илюх, привет, – я взялась за плетение.
– Ты это смоделировала, признайся, – он опёрся плечом о сосновый ствол.
– Признаюсь, – легко согласилась я. – Не люблю, знаешь ли, незавершённые дела. Висят хвостами и мешают жить.
– И совесть натирают, – подхватил Илья ехидно.
– Ой, не надо про совесть, – я фыркнула. – Это недоразумение я истребила в себе годам к двадцати пяти. Это не совесть, – подумала и добавила: – а может, и совесть. Просто я забыла, как она выглядит. Но я бы назвала это «давши слово – держи». Я задолжала тебе кучу объяснений. Если ты не против, то прямо сейчас и рассчитаюсь. Кстати, сядь. И дай руку. Хочу прикинуть, не ошиблась ли с размером.
– А что это? – приятель с подозрением изучал амулет.
– Накопитель. Такой тебе никто не сделает. Это знания Вещей видящей. В своё время у меня крышу сносило от её силы, а амулет вытягивает излишки тьмы и сохраняет, – я проницательно посмотрела на Илью: – Ты ведь поэтому от меня шарахаешься? «Белка», пару раз глотнув свободы и отобедав, окрепла и рвётся бить каждого, кто обижает её хозяина? А я, ясно дело, в самом начале списка обидчиков. А ты сущность контролируешь не очень. А если лишнюю возбуждающую тьму убрать, она уснёт.
– И откуда ты всё знаешь? – он с ворчанием сел рядом и закатал рукав тёмного свитера.
– Правую, – и я примерила браслет. – Слышал, как меня нечисть называет? Вещая. И отнюдь не за красивые глаза. А за то, что я предвижу. Всё, сейчас доделаю.
Я достала из корзинки флакон, Илья втянул носом воздух…
– Моя кровь?!
– О, не ори в ухо, – я поморщилась. – Да, твоя. Да, взяла без спросу. Да, давным-давно. Да, извини. Так странно работает моё предвидение – толкает в бок и говорит: сделай. И я делаю. А потом узнаю, зачем. Эта капля – точка отсчета. В ней ровно столько силы, сколько тебе нужно для спокойствия и полного контроля спящей нечисти. Амулет её запомнит и будет вытягивать излишки до обозначенного порога. После второй сделаю, чтобы использовать накопленное, для левой руки. Артефакты парные. Дел-то – на полчаса… Что ты на меня так смотришь?
– Это что, попытка оправдаться? – он прищурился. – Или откреститься?
– Нет, – я отвела глаза. – Это… извинение. За то, что недоговаривала, использовала, манипулировала… И как умею, так и извиняюсь. Не хочешь – не бери.
– А почему у Руси такого нет?
– На ней не держатся, – пояснила я, откупоривая флакон. – Лопаются от переизбытка силы. Но твой подопытный – не призрак стародавней Верховной. А теперь – тишина…
Я пробормотала наговор, капнула кровь, и браслет засветился. И сам пополз к хозяину.
– Придётся привыкать к «побрякушке», – я убрала флакон. – Зато будешь жить, как прежде, не оглядываясь на своих мутантов. Берёшь?
– Кажется, у меня нет выбора, – приятель тряхнул рукой, но браслет вцепился намертво.
– Выбор есть всегда, – возразила я, доставая из корзинки новые шнуры. – Он почуял, что нужен, и теперь не отцепится, пока тебе необходима его помощь.
– Вас с ним кое-что роднит, кстати, – заметил он, снова тряхнув рукой.
– Есть немного, – я весело хмыкнула. – Я тоже могу подползти и вцепиться, потому что знаю, что нужна. Однако я – не безмозглый амулет, и у тебя действительно есть выбор. Кстати, не держу. За вторым заходи, когда захочешь.
– Нет уж, – Илья уселся удобнее, прислонившись к сосне, – сказала «а» – говори и «бэ». Но прежде, – повернулся и потребовал: – несколько фактов о себе, которые можно легко проверить.
Я поёрзала, подоткнула укрывающее ноги одеяло и взялась за плетение. И за рассказ:
– Аделина – моё настоящее имя. Андрюха – мой настоящий старший брат, родной. Ужка – она же Янина, она же Нюся – сводная сестра. Её родная мать, нынешняя Верховная Круга, была очень дружна с моей. Они соседствовали и вместе выросли – с двух лет всё вместе. А лет в двадцать маму накрыло даром, и она исчезла. А потом появилась с семилетним сыном и вопящим младенцем, слёзно попросив пристроить детей. Прожила она после этого месяца три.
Илюха молча внимал.
– Верховной дети нужны были, как собаке пятая нога. Она всегда хотела только одного – быть Верховной Круга. Но подруге детства, почти сестре, отказать не смогла. Оставила нас и вырастила. Вернее, меня. Андрюху быстро забрали наблюдатели, но он хорошо помнил мать, помнил, из-за чего она погибла, и остался отступником. А приёмный папа помог с анализами, чтобы никто не опознал в нас кое-чьих детей – он тогда возглавлял лабораторию. А потом появилась Нюся. Между нами разница – шесть лет, и этот мелкий хвостик постоянно меня спасает.
– А отец? – приятель придвинулся ближе. – Родной?
– Не знаю, – я пожала плечами. – Андрюха искал и как-то обмолвился, что он был человеком. Зачем навлекать на
