Книга Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена - Брайан Мастерс

Мирная, бледная плоть на кровати,

Настоящая, прекрасная – мертвая.

На другой стороне того же рисунка Нильсен добавил: «Я стоял там, чувствуя огромную скорбь и невероятную печаль, как если бы умер кто-то очень дорогой мне… Я с удивлением размышлял о подобной трагедии… Ритуальное омовение… Я ждал ареста. Иногда я задумывался о том, есть ли хоть кому-нибудь дело до них или до меня. Я сам мог бы лежать на этом столе. На самом деле большую часть времени так и было».

Если человек потерял всякую надежду на создание стабильных любящих отношений с другим живым человеком, как, полагаю, было с Нильсеном, фантазии об идеальных отношениях в смерти могут стать для него навязчивой идеей. Суинберн выражает похожую мысль в стихотворении «Сад Прозерпины», когда пишет: «И даже самая усталая река вольется в море». Вагнер в «Тристане и Изольде» рассказывает о влюбленных, достигших идеального единения в смерти, каковое при жизни для них было невозможно. В каком-то смысле Нильсена, судя по его рисункам, можно считать этаким романтиком с чудовищно искаженными понятиями о плохом и хорошем.

Рассказ Мастерса о суде над Нильсеном подчеркивает существующую пропасть между юридическим и психиатрическим мышлением. Однако в последнее время отношения между законниками и психиатрами значительно улучшились, в основном благодаря усилиям таких криминологических психиатров, как доктор Питер Скотт и профессор Тревор Гиббенс – оба недавно ушли из жизни. Раньше психиатры, дававшие показания в суде, часто являлись не самыми лучшими представителями своей профессии, и неудивительно, что юристов они раздражали. Кроме того, судьи, работающие в комиссии по условно-досрочному освобождению, часто начинают видеть преступников в новом свете как личностей, поскольку они обязаны читать подробные отчеты о заключенных, предоставленные тюремными охранниками и начальниками, офицерами, назначенными надзирать за условно-досрочно освобожденными, медицинскими сотрудниками тюрьмы и так далее. Это помогает им понять, что индивидуумы, совершающие одинаковые преступления, часто представляют собой совершенно разные типы людей, и что причины, по которым эти преступления совершаются, одновременно и сложны, и слишком мало изучены, а юридические категории «вменяемости» чрезмерно все упрощают. Несмотря на это, все еще существуют судьи, которые, по своей воле или нет, не воспринимают показания психиатров всерьез, относясь к ним или с презрением, или с пренебрежением, считая их слишком неточными, чтобы приносить пользу. Неудивительно, что многие психиатры не любят появляться в суде. Трое, принявшие участие в суде над Нильсеном, являлись опытными криминологическими психиатрами, которые часто давали показания по разным случаям. И все же всех троих заставили выглядеть глупо совместными усилиями адвоката и прокурора.

Единственное, что отчетливо ясно из суда над Нильсеном – это то, что и психиатрическая классификация психических расстройств, и связанные с этим юридические понятия абсолютно в данном случае не подходят. Защита на основании «безумия» требует, чтобы подсудимый демонстрировал симптомы и признаки какого-нибудь легко узнаваемого «психического заболевания», вроде шизофрении. То есть он должен показывать, что страдает от мании преследования, галлюцинаций или очевидного расстройства мышления. Еще лучше – если он верит, что его мысли не принадлежат ему, а внедряются в его разум богом или дьяволом. В случаях, когда психическое расстройство является последствием повреждения мозга, например, в результате тяжелой черепно-мозговой травмы, артериосклероза или старческого слабоумия, присяжные охотно соглашаются, что подобный человек не может нести полную ответственность за свои поступки. В случае Нильсена подобная линия защиты невозможна. Он не страдал шизофренией или маниакально-депрессивным расстройством, физически его мозг был в порядке. Он прекрасно мог выражать свои мысли, обладал интеллектом выше среднего, свободно владел письменной и устной речью, написал подробный рассказ о своих преступлениях и тысячи слов о самом себе. Любой прохожий с улицы подтвердил бы: человек, совершивший то, что совершил Нильсен, наверняка безумен. И все же его адвокат даже не пытался доказать, что он безумен в юридическом или медицинском смысле, только сократить срок по статье непредумышленного убийства на основании «ограниченной вменяемости», заявляя, что в момент каждого убийства Нильсен страдал от психической ненормальности и не мог сформировать это специфическое намерение убийства.

Два психиатра, выступавших на суде в его защиту, столкнулись, как я полагаю, с безнадежной задачей. Их показания с юридической точки зрения оказались неудовлетворительны, поскольку большая часть этих показаний была основана на том, что рассказал им сам пациент, а не на объективном наблюдении за его поведением. Людей, страдающих от повреждений мозга или психических отклонений, можно выявить посредством объективных тестов и физических признаков примерно таким же образом, как выявляют заболевания сердца или почек. И хотя серьезные случаи мании и депрессии обычно вызывают значительные отклонения в поведении, у пациентов, чье заболевание не достигло крайней степени, такого не происходит, и то же можно сказать о шизофрении. В действительности постановка диагноза шизофрении тоже по большей части зависит от того, что рассказывает психиатру сам пациент. Это еще более очевидно в случаях «расстройства личности», которое психиатры со стороны защиты решили приписать Нильсену. В Международной классификации болезней от девятого пересмотра в разделе психических расстройств перечислено около десяти «расстройств личности», которые определяются там как «глубокие неадекватные шаблоны поведения, обычно заметные в подростковом возрасте или раньше и продолжающиеся во взрослой жизни, хотя часто они становятся менее очевидными в среднем или пожилом возрасте». Список включает такие расстройства, как «шизоидное расстройство личности», «импульсивное расстройство личности», «ананкастное расстройство личности» и так далее. Хотя, с точки зрения психиатров, подобная классификация расстройств кажется полезной и сразу же обеспечивает других профессиональных психиатров всей нужной информацией о пациенте, она все же не сравнится с точным медицинским диагнозом. И, в отличие от медицинского диагноза, такая классификация не дает возможности для дальнейшего точного прогноза. Если пациент страдает заболеванием сердца или от повреждения мозга, даже от маниакально-депрессивного расстройства или шизофрении, на основе имеющейся информации можно попробовать угадать, станет ли ему лучше, как долго он, вероятно, сможет прожить и тому подобное. Диагноз «расстройство личности» – одна из тех вещей, которые делают так называемую «медицинскую модель» для области психиатрии не самым удобным инструментом. Неудивительно, что доктора Маккейта прокурор в зале суда разбил в пух и прах.

С другой стороны, юристы точно так же связаны по рукам и ногам допущениями и классификациями своей профессии и в результате могут порой выглядеть не менее глупо. Когда мистер Грин сказал, что Нильсен демонстрировал находчивость, хитрость и разумность, что он по своей инициативе приглашал людей к себе домой и весьма правдоподобно врал, он не без оснований пытался указать на то, что «ограниченная вменяемость», на которой настаивала защита, здесь неприменима, поскольку Нильсен способен на рациональное планирование, а значит, на формирование намерения убийства. Но даже люди с самыми очевидными психическими заболеваниями вполне способны формировать подобные намерения. Человек, выстреливший в Георга III из мушкетона, считал, что это необходимо для спасения мира – он страдал от психического расстройства в результате серьезной черепно-мозговой травмы, полученной в Наполеоновских войнах. Его сочли невиновным на основании его безумия. Но он вполне способен был сформировать намерение убийства и воплотить его в жизнь. Так называемая «субъективная сторона преступления», столь любимая юристами, часто не дает возможности различать психически нормальных людей от психически ненормальных.