вместе с Мамелтой — в эти ужасные туннели. Нас бы не застигли врасплох солдаты Лемура, и она бы не умерла.
— Даже если бы ты не вернулся за ним, тебя все равно бы схватили, — сказал ему Журавль. — Но этот азот не достался бы Лемуру и я бы не смог его убить. К этому времени мы оба были бы покойниками. И твоя женщина тоже, скорее всего.
— Да, возможно. — Шелк — в последний раз, как ему казалось — прижал губы к сверкающей рукоятке. — Я чувствую, что он приносит мне одни несчастья; тем не менее, если бы не он, талос убил бы меня. — С некоторой неохотой он вернул азот Журавлю.
* * *
Этой ночью, пока Шелк, шепча странному потолку, лежал на арендованной кровати, туннели вторглись во все его мысли; их мрачные, запутанные отростки петляли под землей, проникая повсюду. Что, если величественный зал, в котором спящие ждут в хрупких ячейках, находится прямо под ним? Это казалось вполне возможным, поскольку зал должен находиться недалеко от забитого пеплом туннеля, и пепел падал из мантейона, находившегося здесь, в Лимне. Нет сомнения, что и его мантейон на Солнечной улице стоит над таким же туннелем, как и намекал Кремень.
Какими ужасно тесными казались эти туннели, всегда готовые сомкнуться вокруг него и раздавить его! Их проложило не Аюнтамьенто — оно не могло проложить их. Туннели были намного старше, и рабочие, копавшие землю, чтобы соорудить новые фундаменты, раз за разом пробивали стены туннелей, после чего мудро заделывали случайно сделанные дыры.
Но кто проложил эти туннели, и, главное, для чего? Майтера Мрамор иногда вспоминала Короткое Солнце. Помнила ли она эти туннели, как их копали и с какой целью?
В их достаточно прохладной комнате внезапно стало тепло — нет, даже жарко, жарче, чем в его спальне в доме авгура, в которой всегда было слишком тепло, всегда парило, хотя оба окна, на Серебряную улицу и в сад, стояли открытыми настежь; их тонкие белые занавески хлопали под горячим ветром, который никак не мог охладить комнату. Все это время доктор Журавль ждал снаружи вместе с майтерой Мрамор, кидая коркамнем из туннеля через окно, чтобы сказать ему, что он должен вернуться за серебряным азотом Гиацинт.
Как дым, он встал и поднялся к окну. Там уже парил мертвый летун, последние пузыри его дыхания поднимались изо рта и носа. В конце концов, каждый испустит последний вздох, не зная, что он последний. Не это ли пытался сказать летун?
Дверь разлетелась на куски. Лемур. За ним ждало черное, красное и золотое лицо чудовищной рыбы, пожиравшей женщину, которая спала в стеклянной ячейке, той самой ячейке, в которой он сам сейчас спал рядом с Синель, которая была Кипридой, которая была Гиацинт, которая была Мамелтой, с черными волосами Гиацинт, которые были у рыбы и которую пожирала рыба; щелк, щелк, щелк, щелкали чудовищные челюсти…
Шелк сел. В комнате, широкой и темной, было тихо, ее теплый влажный воздух сохранил воспоминание о звуке, разбудившем его. На другой кровати зашевелился Журавль.
Звук раздался опять, слабое постукивание, похожее на быстрое тиканье маленьких часов в его комнате в доме авгура.
— Гвардеец. — Шелк не мог объяснить, как он узнал об этом.
— Возможно, служанка, которая хочет поменять белье на кроватях, — пробормотал Журавль.
— Еще темно. Середина ночи. — Шелк спустил ноги на пол.
Постукивание возобновилось. Гвардеец, в доспехах и с карабином, стоял посреди Доковой улицы, едва видимый в облаке мутного света. Увидев Шелка, подошедшего к окну, он махнул рукой, потом встал по стойке смирно и отдал честь.
— Это гвардия, — сказал Шелк. Усилием воли ему удалось сохранить небрежный тон. — Боюсь, они нашли нас.
Журавль сел.
— Гвардейцы так не стучатся.
— Один стоит снаружи и наблюдает за нашим окном. — Шелк откинул засов и распахнул дверь. Капитан в форме гражданской гвардии отдал честь, каблуки отполированных ботинок щелкнули по полу, как щелкали челюсти чудовищной рыбы. Стоявший за капитаном вооруженный трупер тоже отдал честь, вытянув руку вдоль ствола карабина.
— Пусть все боги благословят вас, — сказал Шелк, не зная, что еще сказать. Он отошел в сторону. — Не хотите ли войти внутрь?
— Благодарю вас, мой кальде.
Шелк мигнул.
Они перешагнули через порог, неотразимо элегантный капитан в сделанном на заказ мундире, и трупер, в безупречно начищенных зеленых доспехах.
Журавль зевнул:
— Вы пришли арестовать нас?
— Нет, нет! — запротестовал капитан. — Ни в коем случае. Я пришел предупредить нашего кальде, что есть другие, которые хотят арестовать его. Это другие ищут его даже сейчас, когда я говорю. Я предполагаю, что вы, сэр, доктор Журавль? Есть ордер на арест вас обоих. Вам нужна защита, вот почему я здесь. Мне очень жаль, что пришлось потревожить ваш сон, но я очень рад, что сумел найти вас раньше, чем те, другие.
— Мне кажется, что все это произошло из-за необдуманного замечания советника Лемура, — медленно сказал Шелк.
— Ничего не знаю об этом, мой кальде.
— Какой-то бог нечаянно подслушал его — и я даже могу догадаться, какой. Который час, капитан?
— Три сорок пять, мой кальде.
— Слишком рано, чтобы возвращаться в город. Садитесь… нет, сначала позовите трупера, который наблюдает за нашим окном снаружи. И потом я хочу, чтобы вы, все трое, сели и рассказали нам, что происходит в Вайроне.
— Быть может, лучше оставить его там, где он стоит, мой кальде, если мы хотим, чтобы другие поверили, будто я арестовываю вас.
— И теперь вы меня арестовали. — Шелк подобрал свои бриджи и сел на кровать, чтобы надеть их. — Доктор Журавль и я обезоружены и сдались, так что человек снаружи не нужен. Позовите его.
Капитан сделал знак труперу, который подошел к окну и помахал рукой; сам капитан сел на стул.
Шелк ударил повязкой Журавля по ножке кровати.
— Вы обратились ко мне «кальде». Почему?
— Все знают, мой кальде, что у нас должен быть кальде. Хартия, написанная Нашей Покровительницей и самим Лордом Пасом, говорит об этом совершенно ясно — но вот уже двадцать лет Вайрон живет без кальде.
— Но все были довольны, верно? — спросил Журавль. — В городе спокойно?
Капитан покачал головой:
— Не совсем так, доктор. — Он посмотрел на своего трупера, потом пожал плечами. — Прошлой ночью был бунт, горели дома и магазины. Целая бригада с трудом защитила Палатин. Совершенно невероятно! С каждым годом все ухудшается, понемногу. Но в этом году, из-за жары, дела идут совсем плохо, цены на рынке взлетели до небес… — Он опять пожал плечами. — Если бы Аюнтамьенто
