Горю, малыш, не поможешь слезами, Видишь, тебе улыбнулась луна. Спи, беби, в лунной тени у бизани, Пусть тебе шепчет у борта волна...
Кот корабельный приткнется под боком, Стрелка компасная — кончик хвоста. Канет печаль твоя в море глубоком, Если тихонько погладишь кота...
Гоша подтягивал — с тем же чувством, хотя и не очень умело.
— Тра-та-та... — бодро сменив тон, закончил дядюшка Юферс песню под рифму «котй» и прихлопнул струны, видимо застеснявшись своей неожиданной чувствительности.
Гоша тоже слегка смутился (ведь даже слезинки появились в глазах).
— Да... это самое... хорошая песня. А мне вчера это... на карнавале штучку подарили. Чтобы это... песни, значит, играть... Нажмешь кнопку, и это...
— Плеер?
— Наверно, это... да... В сундучке она... Это, вот... — Повозившись, Гоша протянул плеер дядюшке Юферсу.
— Ага... — тот умело нажал кнопку. И сразу раздалось знакомое:
Стало море злее и угрюмей, ребята.
Плюньте через левое плечо...
— Тоже знакомая песня, — сказал дядюшка Юферс, выключив запись. — Слышал я, что ее сочинил кто-то из матросов капитана Румба. Того самого. Так что, может быть, она тут и не случайно, ежели верить приметам, как верит наш Макарони...
— Приметы, они это самое... вещи иногда полезные, — заметил Гоша. — Особенно если это... ищешь клад...
Дядюшка вытащил табакерку.
— Попробуешь, Гоша? По старой памяти?
— Я это... рад бы... Да небось услышат...
— Решат, что это я... Возьми щепотку.
Гоша, покряхтывая от приятных предчувствий, насыпал табачок на сустав большого пальца. Дядюшка тоже. Потом они, глядя друг на друга и улыбаясь, синхронно втянули табак ноздрями. Закатили глаза. Дружно сказали:
— А-ап... — И от оглушительного чиха вздрогнуло все судно. Охохито на миг выпустил штурвал. Владика и Максима подбросило на крышке рубки, где они с Жорой разглядывали морскую карту. Паганель, разбиравший канаты, на всякий случай поднял руки. Макарони, любовавшийся у поручней горизонтом, плюнул через плечо (символически, потому что по правде плевать на палубе запрещено) и сцепил пальцы. Капитан Ставридкин высунулся из люка:
— Охохито! Опять вы палите в белый свет? Я конфискую у вас оружие!
— Никак нет, господин капитан! Это старый сеньор боцман Юферс пробует табак!
Капитан помотал головой:
— Да... как в старом анекдоте. «Ну и шуточки у вас, боцман...»
— Клянусь дедушкой Анастасом, еще два таких чиха, и мы пойдем ко дну... — заметил старпом.
Заяц Андрюшка, привязанный ушами к релингам, радостно улыбался. Чайки одобрительно кричали. Ветер был ровный, день был чудесный...
Паганель оказался жизнерадостным парнем. К середине дня он со всеми установил приятельские отношения. Разобрав и разложив в порядке бухты и мотки тросов, запасные блоки и скобы, он заявил:
— Ух, жара... — Скинул рубашку, бросил с носа за борт ведерко на длинном конце, зачерпнул воды и вылил на себя.
— И нас так же! — подскочили к нему Владик и Максим.
— С а-агромнейшим удовольствием, юнги!
Они сбросили жилеты и рубашки, и Паганель каждому устроил морской душ.
— Максим, давай я тебя сфотографирую мокрого! — схватился за аппарат Владик. — В Москве будешь рассказывать, что нырял с борта в открытом море!
— Давай! — Максим в дурашливо-горделивой позе прислонился спиной к поручням. Покосился на привязанного рядом Андрюшку. — Только можно я его уберу?
— Зачем?
— Ну... ребята посмотрят, скажут: это не по правде. Ка-кая-то игрушка рядом, так на морских судах не бывает...
— Ну и пусть скажут!.. Это ведь и в самом деле не по правде, ты же не нырял...
