– Я тоже.
– Надеюсь, вы не считаете меня своим литературным соперником?
– Считаю. Но разве это плохо? – улыбнулся Искендер.
– Пожалуй, хорошо. Буду рад вашему соперничеству. И дружбе.
Подъезжающие командиры кушунов, туменей, сотен и десятков располагались вокруг места заклания, не слезая со своих лошадей. Минбаши Джильберге очутился подле минбаши Милодрага, серба, равно как и он некогда воевавшего на стороне Баязета.
– Как вам нравится то, что он затеял на сей раз? – спросил немец.
– Что-то новенькое, – отвечал Милодраг. – Хочет пролить кровь китайцев задолго до того, как придет в Китай.
– В Китай! Подумать только! Вы могли вообразить себе несколько лет назад, что отправитесь с походом на другой конец света?
– Нет, не мог, – честно признался сербский витязь. – Но мне это по душе.
– Мне тоже, – с многозначительным вздохом сказал Джильберге. – А вон, смотрите-ка, видите того юзбаши европейского вида? Знаете, кто это?
– Знаю, это дон Гомес, бывший гвардеец короля Кастильи.
– Чудно, не правда ли? Только ему стоило захотеть пойти тоже в поход на Китай, как хазрет тотчас же присвоил ему звание сотника. Где справедливость? Ведь нам с вами первое время пришлось походить в командирах десятки.
– Говорят, он неплохой рубака.
– А мы с вами что, плохие?..
В это время забили литавры и затрубил карнай. Тамерлан, выбрав наконец себе самую острую саблю, поднял ее над головой и прислонил плашмя к своему затылку. Когда литавры и карнай смолкли, по холму разлилось гробовое молчание.
– Дети мои! – сказал Тамерлан тем самым своим голосом, которым он умел завораживать слушающих его. – Вы думаете, мы уже начали поход на Китай? Нет, еще не начали. Но сейчас начнем его. Сейчас мы положим основание нашей грядущей великой победы. Никогда раньше мы так не делали. А жаль. Это было бы красиво. Я представляю себе башни-памятники в честь наших походов. На юго-востоке от Самарканда – в память об Индии. На юго-западе – в память о Сеистане и Фарсе. На западе – в память об Анкаре и Испагани. На северо-западе – в память о Золотой Орде. Может быть, мои внуки когда-нибудь возведут их. А сейчас мы начинаем великий поход на Китай, и в честь этого события здесь, на холме, будет воздвигнута башня, со всех сторон обложенная китайскими головами. Пусть каждый отсечет одну голову и отдаст ее каменщикам, дабы они могли произвести облицовку уже готовой каменной башни. А когда мы вернемся из похода, пустые глазницы черепов будут смотреть на нас, встречая победителей. Йа-ху-у-у!
– Йа-ха-а-акккк! – заревело в ответ воинство Тамерлана.
Рослого и крепкого китайца подвели к коню, на котором восседал истребитель вселенной, и немного наклонили, подставляя шею обреченного под удар сабли. Не долго прицеливаясь, Тамерлан махнул саблей, и тело китайца дернулось в одну сторону, а голова, схваченная за волосы, очутилась в руках у нукера. Первая кровь этой новой войны фонтаном забрызгала во все стороны. Каменщик поймал брошенный ему круглый, окровавленный кирпич и принялся укладывать его в основание башни. Тамерлан вытер клинок прямо о рукав своего чекменя и отъехал в сторону, уступая место остальным военачальникам, и вторым за ним отсек голову китайцу Аллахдад. Потом – Халиль-Султан. Следующим – беглербек Мизраб Барлас. Они подъезжали, свистела сабля, и новая голова летела в руки каменщиков. Лица убийц, озаренные кровавым зрелищем, горели от возбуждения. Дело подвигалось споро, и очередь не задерживалась – царевич Рустем, Ядгар Барлас, Али-Султан Таваджи, темник Мухаммед Азад, Яку Барлас, царевич Искендер, темник Шах Яхья с сыновьями – Султан-Мухаммедом и Султан-Джехангиром, Даулат Тимур Таваджи, беглербек Сеид Ходжа Мубашир, Исмаил Барлас, Хуссейн Малик-Куджа, правитель Кермана Султан Ахмад, минбаши Джильберге, Мингали Барлас, темник Хусрау Гази, Ходжи-Юсуф…
– Эй, Улугбек! – крикнул Тамерлан внуку, увидев, как тот жмется, не решаясь подъехать и выполнить свой палаческий долг перед дедом. – Подъезжай ко мне, мой мальчик. Разрешаю тебе не делать этого. Сперва ты должен отличиться в честном бою.
Наконец не прошло и часу, как резня была закончена. Башня из человеческих голов, высотою в чагатайское копье, вознеслась на плоской вершине холма, сплошь теперь залитой кровью. Обезглавленные тела быстро сносились в сторону. Китайцев было меньше, чем высших офицеров основного Тамерланова войска, и многим минбаши и юзбаши не хватило. Некоторые из них только рады были, что не пришлось попалачествовать, другие вслух выражали досаду, раздразненные зрелищем безнаказанного избиения тех, чьи родственники в ближайшем будущем станут с оружием в руках защищать свою жизнь и свою страну.
– Знакомое и ужасное зрелище, – сказал мирза Искендер, глядя на башню, со стен которой взирали мертвые лица китайцев.
– По-своему величественное и прекрасное, – молвил Шарафуддин. И добавил: – Таков Тамерлан, и иного Тамерлана нет.
А Тамерлан тем временем разворачивал великое могольское знамя, большое и белоснежное, расшитое серебряными кречетами, несущими в лапах черных воронов, а также множеством разноцветных троекружий и свастик, повернутых в ту и другую стороны.
Вновь зазвучали литавры и карнай. Измеритель вселенной, держа в левой руке древко, тронулся впереди своего войска под белым могольским знаменем. Беглербеки и темники, минбаши и юзбаши торопились вернуться к своим кушунам, туменам, сотням и тысячам. Ветер чуть было не вырвал из рук великого эмира знамя, и он поспешил передать его Халиль-Султану.
Поход на Китай начался, огромное войско вновь пришло в движение и потекло в направлении на северо-восток от Самарканда, который уже исчез позади на горизонте.
Полные сил и воодушевления, ехали чагатаи и прочие подданные великого Тамерлана вперед – туда, куда вела их длинная воля Железного Хромца. Время от времени они оборачивались и видели ужасную башню, облицованную головами китайцев. Первую башню. А сколько еще их будет там, в Китае!
Она все удалялась и удалялась и вскоре совсем исчезла из поля зрения, оставшись за спиной, как и Самарканд. Впереди же показалась серебристая лента реки Зеравшан.
Глава 56. Ледяное дыхание Чингисхана
Переправившись через Зеравшан, великая армия продолжала двигаться в намеченном направлении. Холодный ветер стал крепчать, неся в лица колючие мелкие ледяные снежинки. Пройдя еще десять фарсангов, Тамерлан приказал ставить палатки и отдыхать, в надежде, что завтра непогода пройдет. Он был в прекрасном настроении, чувствовал, как тело его поет вместе с душой о том, что ему никак нет семидесяти лет, в худшем случае – шестьдесят. Когда совсем стемнело и Тамерлану донесли, что орда расположилась как надо, он посидел немного в компании Халиль-Султана, Аллахдада и Ходжи-Юсуфа в палатке у Шах-Мелика, потом отправился в свой шатер и приказал позвать биби-ханым.
Сарай-Мульк была несколько удивлена вызовом мужа, но еще больше она удивилась, когда он стал заигрывать с нею, как не заигрывал уж, должно быть, лет семь-восемь.
