– Ты и не догадываешься, чего себя лишил, – сообщила я ему.
Но Оскар всецело сосредоточился на улице. Присев, словно для прыжка, он распушил угольно-черный мех. Хвост у него начал подергиваться.
Моя улыбка угасла. Я заставила себя сесть. Комната завертелась у меня перед глазами, и я была вынуждена ждать, чтобы мое головокружение прошло. Правда, когда мне с трудом удалось встать, оно стремительно возобновилось. Но я собралась с силами и поковыляла к окну, решив проверить, на что смотрит Оскар. Кот настороженно взглянул на меня, немного отодвинулся и опять уставился на то, что привлекло его внимание.
Теплый ветерок (как нетипично для осени в Портленде!) взъерошил мои волосы. Я высунулась в окошко. На улице царили темнота и тишина. Было три часа утра: тот краткий миг, когда на территории университета воцаряется спокойствие… по крайней мере, относительное. Дом, в котором мы снимали комнату в течение уже восьми месяцев, находился на улице со старыми разномастными строениями. Напротив окна мигал фонарь, грозя вот-вот погаснуть. Тем не менее я различала в его блеклом свете очертания зданий и автомобилей.
А еще мне были хорошо видны силуэты деревьев, кустов… и фигура какого-то мужчины, который смотрел на меня в упор.
От неожиданности я отпрянула.
Незнакомец прислонился к дереву, которое росло в нашем дворе примерно в десяти метрах от дома. Похоже, что мужчина специально выбрал это место для слежки – отсюда ему открывался отличный обзор на нашу комнату. Он был настолько близко, что я, наверное, могла бы бросить камешек и попасть в него. И конечно же, он прекрасно рассмотрел, чем мы с Лиссой только что занимались.
Тени так хорошо укрывали наблюдателя, что даже мое острое зрение не позволило разглядеть хоть какие-то его черты – только рост. Он оказался очень высоким.
Сперва мужчина не двигался, но вдруг бесшумно шагнул назад и… как сквозь землю провалился.
Я была почти уверена, что к нему кто-то присоединился, но тьма поглотила их обоих.
Кем бы они ни были, Оскару незнакомцы явно не понравились. Если не считать меня, с людьми он прекрасно ладил, но напрочь лишался душевного равновесия, если от кого-то исходила реальная угроза. Тот тип на улице ничего плохого Оскару не сделал, однако кот, похоже, чувствовал себя не в своей тарелке.
Но нечто сходное он всегда ощущал и рядом со мной.
Леденящий страх захлестнул меня с головой, почти уничтожив блаженство от укуса Лисс. Попятившись, я натянула джинсы, которые обнаружила возле кровати, и едва не растянулась на полу.
Я быстро схватила свое пальто и пальто Лиссы, а еще – наши портмоне. Сунув ноги в первую попавшуюся обувь, я бросилась к двери.
Лиссу я обнаружила внизу, в тесной кухоньке. Она копалась в холодильнике. Джереми – один из студентов, снимавших вместе с нами жилье, сидел за столом и вяло листал учебник.
Лисса изумленно воззрилась на меня.
– Тебе не надо вставать.
– Надо идти. Немедленно.
Ее глаза расширились – а спустя мгновение в них зажглось понимание.
– Точно?
Я кивнула. Мне бы не удалось объяснить причину своей догадки, но я уже ни в чем не сомневалась.
Джереми с любопытством на нас уставился.
– Что случилось?
У меня возникла идея:
– Лисс, возьми ключи от его машины.
Джереми перевел недоуменный взгляд на Лиссу и заморгал.
– Что вы…
Лисса подошла к нему. Ее страх перелился в меня по нашей ментальной связи, но его сопровождало и кое-что еще: абсолютная уверенность в том, что я обо всем позабочусь и мы, как всегда, прорвемся.
Я могла только надеяться, что достойна подобного доверия.
Лисса широко улыбнулась и ласково посмотрела на Джереми. Джереми продолжал непонимающе таращиться на нее – а потом я увидела, как он подпадает под ее очарование. Его глаза остекленели, и в них появилось обожание.
– Мы позаимствует твою машину на время, – мягко вымолвила Лисса. – Где твои ключи?
Он заулыбался, и меня передернуло. Я обладала высокой сопротивляемостью к принуждению, но тоже ощущала воздействие, когда оно было направлено на другого. Вдобавок мне с детства внушали, что подчинение – нехорошая штука.
Сунув руку в карман, Джереми вручил Лиссе ключи на массивной красной цепочке.
– Спасибо, – произнесла Лисса. – А где она припаркована?
– Дальше по улице, – покорно ответил он. – На углу. У «Брауна».
В четырех кварталах отсюда.
– Спасибо, – повторила она и повернулась к двери. – Когда мы уйдем, возвращайся к занятиям. И забудь, что видел нас сегодня ночью, Джереми.
Он охотно кивнул. Мне показалось, что сейчас он бы по ее просьбе с радостью кинулся с обрыва. Люди легко поддавались принуждению, но Джереми оказался слабаком.
Но это было для нас весьма кстати.
– Лисс, – буркнула я. – Надо поторапливаться.
Мы выскочили на улицу и направились к автомобилю Джереми. После укуса у меня сильно кружилась голова, так что я постоянно спотыкалась и не могла набрать скорость. Лисса даже подхватывала меня несколько раз, чтобы я не распласталась на тротуаре. И все это время ко мне переливалась ее тревога. Я отчаянно старалась ее игнорировать: с меня хватало и собственных страхов.
– Роза… а что мы будет делать, если нас поймают? – прошептала Лисса.
– Не поймают! – заявила я. – Я не допущу.
– Но если они нас нашли…
– Нас и раньше находили, но у них ничего не получалось. Мы доедем до вокзала и отправимся в Лос-Анджелес. Они потеряют наш след.
Я говорила нарочито беззаботным тоном. Я всегда так делала, хотя, если честно, не было ничего простого в том, чтобы скрываться от тех, с кем мы росли. Мы проделывали этот фокус уже пару лет подряд: прятались, где только можно, и заодно пытались закончить среднюю школу. Сейчас начался последний учебный год, и жить на университетской территории нам показалось безопасно.
Мы были так близки к свободе!
Лисса промолчала, и я снова ощутила прилив ее веры в меня. У нас так было всегда. Я рубила сплеча, подстегивала нужные события, а иногда и рисковала. Лисса была голосом рассудка: она обдумывала каждую мелочь и тщательно подготавливалась, прежде чем начать действовать. Оба подхода были по-своему полезны, но сейчас возникла крайняя ситуация. На колебания не было ни минуты.
Мы с Лиссой стали лучшими подругами еще в детском саду, когда воспитательница посадила нас вместе на уроке письма. Заставлять пятилеток выводить имена «Василиса Драгомир» и «Розмари Хэзевей» было запредельно жестоко, и мы обе – а точнее, я – отреагировали должным образом. Я швырнула в воспитательницу тетрадь и назвала ее стервой. Значения этого слова я не понимала, но попадать в цель умела.
