Глава 1
Сидни
Я проснулась в темноте.
В этом не было ничего нового: я просыпалась в темноте уже… вообще-то, я точно не знала, сколько именно дней. Наверное, мое заточение длилось несколько недель, а может, и месяцев. Я потеряла счет времени, находясь в тесной холодной камере, где постелью мне служили шершавые камни. Тюремщики заставляли меня спать и бодрствовать по своему разумению: они использовали какой-то химический препарат, который совершенно меня изматывал. Сперва я была убеждена, что его добавляют в еду или воду, и поэтому устроила голодовку. Мой бунт ничем не закончился – меня просто стали кормить насильно, и этот опыт я, конечно, никогда и ни за что не захотела бы повторить в своей жизни. Да и усыпляющее воздействие препарата никуда не делось. Однако позже я поняла, что его закачивают в вентиляционную систему, а отказаться от воздуха я, само собой разумеется, не могла.
Забавно, но я питала иллюзию, что способна следить за временем благодаря месячным: так женщины примитивных культур настраивали себя на фазы Луны. Кстати, мои пленители, сторонники чистоты и эффективности, предоставили мне в нужный момент все средства женской гигиены. Однако мой план провалился. Резкое прекращение приема противозачаточных таблеток в момент моего заточения перестроило гормоны и отбросило организм на нерегулярный цикл. Теперь я действительно блуждала в потемках – особенно с учетом странного тюремного расписания. Единственное, в чем я была уверена, это то, что я не беременна, – и данный факт стал для меня громадным облегчением. Если бы мне пришлось беспокоиться о ребенке Адриана, алхимики получили бы надо мной неограниченную власть. Но сейчас в моем теле билось только одно сердце, поэтому я могла выдержать все, что они мне устраивали. Голод, холод. Ничто из вышеперечисленного не имело значения. Я не позволяла им меня сломить.
– Ты размышляла о своих грехах, Сидни?
Стальной женский голос вибрировал в камере и, казалось, исходил отовсюду. Я села, натянув на колени грубую сорочку. Это движение было вызвано исключительно привычкой. Тонкая рубашка без рукавов не могла меня согреть, зато дарила мне психологическое ощущение благопристойности. Мне выделили ее в середине моего пребывания в плену, заявив, что одежда должна символизировать мои будущие благие намерения. Но я думаю, что алхимикам просто пришлась не по нутру моя нагота: ведь они убедились, что это не действует на меня так, как они ожидали.
– Я спала, – ответила я, подавляя зевоту. – Некогда было размышлять.
Препарат, распыленный в воздухе, нагонял на меня постоянную дремоту, но иногда тюремщики прибегали к стимуляторам, которые заставляли меня бодрствовать, какой бы измученной я ни была. В результате я никогда не чувствовала себя полностью отдохнувшей, что и являлось целью алхимиков. Психологическую войну лучше всего вести с утомленным разумом.
– Тебе что-нибудь снилось? – спросил голос. – Например, искупление? Не думала ли ты о том, каково это – снова узреть свет?
– Ты прекрасно знаешь, что нет, – огрызнулась я.
Сегодня я оказалась нетипично разговорчивой. Мне постоянно задавали вопросы, но я обычно отмалчивалась.
– Если ты прекратишь пичкать меня успокоительным, мне удастся поспать по-настоящему и я увижу что-нибудь интересное, о чем мы с тобой могли бы поболтать, – добавила я, утаив самое главное.
Нормальный сон без препарата означал, что Адриан отыщет меня в моих сновидениях и поможет мне найти выход из этой дыры.
Адриан.
Лишь одно его имя поддерживало меня на плаву. Мысли о нем – о нашем прошлом и нашем будущем – помогали мне выживать в настоящем. Здесь, в темноте камеры-одиночки, я часто погружалась в грезы, вспоминая те недолгие месяцы, которые мы провели вместе. Неужели они пролетели настолько быстро? Из всех девятнадцати лет моей жизни то время стало для меня самым ярким и значимым. И сейчас я думала только об Адриане. Я заново пересматривала каждое драгоценное воспоминание, радостные и горестные события, а когда они заканчивались, то начинала фантазировать. Я перебирала в уме всевозможные варианты, самые нелепые «планы побега от действительности», которые мы придумывали сообща.
Адриан.
Благодаря Адриану я все еще жива.
Но именно из-за него я и угодила в тюрьму.
– Ты не нуждаешься в том, чтобы подсознание запутывало твой рассудок, – заявил голос. – Твой разум уже осведомлен о происходящем. Ты отравлена и запятнана. Твоя душа окутана мраком, ты согрешила против себе подобных.
Скучная риторика заставила меня вздохнуть, и я пошевелилась, пытаясь устроиться поудобнее, хоть на это надежды не было. Мои мышцы целую вечность пребывали в состоянии одеревенения. В таких условиях комфорт вообще недостижим.
– Тебя должна огорчать мысль о том, что ты разбила сердце своему отцу, – продолжал голос.
А вот это что-то новенькое. Тема оказалась настолько неожиданной, что я, не задумываясь, выпалила:
– У моего отца нет сердца.
– Есть, Сидни, есть.
Если я не ошиблась, в голосе зазвучало удовлетворение из-за того, что меня удалось спровоцировать на ответную реакцию.
– Он глубоко сожалеет о твоем падении. Не забудь о том, Сидни, что сначала ты прекрасно проявляла себя в борьбе со злом. Но ты разочаровала отца.
Я передвинулась на несколько сантиметров и оперлась спиной о грубо отесанную стену.
– Теперь он может заняться воспитанием своей гораздо более многообещающей дочери. Наверняка он быстро отвлечется.
– Ты и своей сестре сердце разбила. Они оба расстроены и подавлены твоим поведением – ты и представить себе не можешь, насколько сильно. Почему бы тебе с ними не помириться?
– Ты предлагаешь мне сделку? – настороженно спросила я.
– Сидни, мы предлагаем тебе реальную возможность выхода. Скажи нужные слова, и мы с радостью начнем твой путь к искуплению.
– Значит, моя камера тоже является шагом к искуплению?
– Сидни, поверь нам – тяжелые условия, в конце концов, приведут к тому, что твою душу охватит стремление очиститься.
– Ага! – подхватила я. – Вы отлично справились с задачей. Меня морили голодом, унижали…
– Ты хочешь увидеться со своими близкими, Сидни? Разве не приятно будет посидеть и поговорить, к примеру, с родным отцом?
Я промолчала и принялась размышлять над игрой, которую ведут мои тюремщики. Раньше голос предлагал мне в основном телесные блага: горячую ванну, мягкую постель, хорошую одежду. Меня искушали и другими вознаграждениями, вроде деревянного крестика, который мне сделал Адриан… А иной раз мне сулили еду, которая будет вкусной, питательной и аппетитной – не то что жиденькая кашица, с помощью которой во мне еще теплилась жизнь. Последний соблазн даже включал в себя донесшийся до меня однажды аромат кофе… Вероятно, именно родные, которым я столь «дорога», и подсказали тюремщикам, что я обожаю кофе.
