На краткий миг он приблизился к восприятию старого волшебства таким, каким оно было в его мечтах — новым и свежим. Он сидел, упёршись руками в каменное сиденье, но ему не хватало какой-то неуловимой детали. Что это было? Пытаясь ускорить её появление, он шептал: «Я любил играть здесь, в этом пруду. Я любил сидеть на этой скамейке с Яхмосом. Наверно, когда он дал мне галеру, я стоял где-то тут, на траве».
Любил... любил... — не это ли беспокоило его? От этих слов по всему существу Тота прокатилась волна тоски.
«Какая глупость, — подумал он, — как я могу тосковать по саду сейчас, когда нахожусь в нём? Этого не может быть».
Но тайна сада начала понемногу улетучиваться из него, теперь уже он не ощущал сад так ясно, как мгновением раньше.
— Я сидел на этой самой скамейке, — торопливо прошептал он, — и играл у этого пруда...
И сразу умолк. От этого делалось только хуже. Он встал и медленно пошёл к пруду, мимоходом провёл ладонью по мощному стволу дерева и почувствовал под рукой грубую шершавую кору. Это оказалось кстати: ему было знакомо ощущение шершавой коры, рука вспомнила его. Но никогда прежде он не воспринимал тамарисковое дерево как вообще имеющее кору — и кору, и листву, и ветви — подобно любому другому дереву. Эго было Место, Где Сидел Яхмос. Что касалось пруда, то под не желавшим отказываться от реальности взглядом он разделился на тысячу мелких деталей: воду, лилии, солнечный свет, гладкий ил, тростники — банальные детали, которые он мог бы увидеть в любом другом пруду. А в волшебном море, качавшем его галеру, не было ничего банального.
Когда он отвернулся, ухо резанул новый шум — незнакомый громкий шелест. Он стал искать его источник и увидел у дальнего берега пруда высокий золотой насест, наполовину скрытый окаймлявшими берег стеблями папируса. На насесте, прикованная к нему серебряной цепочкой, восседала большая белая пища с лысой чёрной головой и шеей. Тот, беспокойно нахмурившись, подошёл к ней. Он видел, как птица подняла снежно-белое крыло и принялась деловито копаться под ним длинным изогнутым клювом, стремительно, как змея, дёргая головой взад-вперёд; затем внезапно подняла голову и оба крыла, встряхнула оперением с тем самым шелестом, который Тот слышал прежде, и замерла в неподвижности, глядя перед собой с глупо негодующим выражением.
Тот возмущённо уставился на птицу. Ибис. Что он здесь делает? В воспоминаниях о саде его не было.
Почему-то присутствие ибиса усилило его грусть. Повернувшись обратно, он побрёл вверх по склону, шаркая сандалиями по прекрасному красному гравию и пытаясь уловить смысл предчувствия, которое не мог ни определить, ни понять. Он почти дошёл до павильона, когда заметил маленькую фигурку, очень тихо сидящую на верхней ступеньке и рассматривающую его серьёзными, но любопытными глазами.
Он резко остановился. Это была маленькая девочка, не больше четырёх или пяти лет, судя по росту, и она была совершенно одна. Как и полагалось детям её возраста, на ней не было ничего, кроме ожерелья из крошечных золотых звёзд и на ногах — крошечных алых сандалий. Она сидела, положив обе руки на колени, в позе, исполненной неосознанного изящества и детского достоинства; её шелковистые волосы чуть касались плеч и обрамляли тонкое скуластое умное личико.
— Я... я не видел тебя, — наконец произнёс Тот.
— Я видела тебя, — серьёзно ответила девочка. — Я смотрю на тебя уже давно.
— О... — Тот против воли улыбнулся её торжественной выразительной манере речи. Неожиданно она улыбнулась в ответ и, наклонившись к нему, доверительно прошептала:
— Тебе не понравился ибис, правда?
— Нет.
— Мне тоже! Он хлопает на меня своими старыми крыльями. Однажды он напал на меня. Но мы не сможем избавиться от него, даже и не пытайся. Иена говорила, что госпожа моя мать хотела, чтобы ибис был в этом саду.
— А кто твоя госпожа мать? — спросил Тот, озадаченный ворчливо-фамильярным отзывом о её возможностях.
— Моя мать — царица. Но ты не должен говорить с ней обо мне.
— Царица! Госпожа Шесу — твоя мать? Значит, ты Нефер?
— Нефер? Конечно, нет! — воскликнула девочка с таким явным презрением в голосе, что он снова улыбнулся.
— Тогда кто ты?
— Я Мериет.
Имя Тоту было незнакомо. Он повторил вслед за ней, слегка запнувшись на непривычном египетском сочетании «р» и «и», чем вызвал у девочки приступ звонкого смеха. Она зажала рот руками и уставилась на него искрящимися глазами.
— Не Майет, — выговорила она сквозь смех.
До Тота дошло, что он со своим вавилонским акцентом произнёс её имя как «кошка». Чтобы сгладить неловкость, он быстро сказал:
— Да, Майет! Такое должно быть твоё имя. Ты похожа на маленького котёнка.
Ещё мгновение она сидела совершенно неподвижно, глядя на Тота округлившимися от застенчивого удовольствия глазами. Потом, вновь приняв свою странную взрослую позу, она сказала любезным тоном, будто делала ему подарок:
— Мне шесть лет. Как твоё имя?
— Тот. Мне одиннадцать.
Она была очень маленькая для шести лет. Мальчик заметил это, но промолчал на случай, если Мериет ненавидит такие замечания так же, как и он сам. Она действительно была похожа на котёнка острым подбородком и большими, чуть раскосыми глазами. Она также была похожа на госпожу Шесу.
— Почему я не должен говорить о тебе с твоей матерью? — спросил он.
— Потому что она не любит меня.
— Почему же, ведь она должна тебя любить?!
— Нет, не любит, — торжественно настаивала девочка. — Потому что Амон послал ей меня, а не мальчика. Так говорит Иена.
— А кто такая Иена?
— Моя нянька. Она любит меня. А больше никто меня не любит — им нельзя. Мне говорила Иена.
— Кто это — другие?
— Ты их знаешь. Князь Сенмут, и князь Нехси, и князь Футайи, и князь Инени... и господин Хапусенеб, и ещё... ты знаешь.
— О! — слабо улыбнулся Тот. — Если ты говоришь о них всех — значит, меня тоже никто не любит.
— Да, — согласилась она, но удивлённо взглянула на него.
— А кого же они любят? — с некоторой горечью спросил он.
— Нефер, — к его удивлению, ответила Майет.
Тот какое-то время рассматривал девочку, пытаясь вспомнить её старшую сестру. Он смог восстановить в памяти только совершенно непохожего на эту малышку тощего бледного ребёнка, который всё время пытался стукнуть его.
— Ты любишь Нефер? — спросил он.
— Нет. — Она пожала плечиками, опять с этой странной для её возраста взрослой манерой. — Да я и не играю с Нефер.
— А с кем ты играешь?
— Сама с собой. И с Иеной, когда она не занята. — Она заколебалась, пристально глядя на него, и добавила: — Теперь ты будешь здесь жить?
