Книга Долгий полет - Виталий Бернштейн

Соня с мужем уехала в Израиль на несколько лет раньше Ромки. Они тоже жили в Тель-Авиве – в южной его части, в районе старой Яффы. Уже в конце двухнедельного пребывания Бориса в Израиле Ромка повез его к сестре, повидаться.

В их школьные годы Сонька была совсем малолеткой. Если мать задерживалась на работе, Ромка после уроков забирал сестренку из детсада и потом вместе с ней приходил на тренировку. Усаживал ее на мягкий травяной газон – возле волейбольной площадки в их школьном дворе. Она с интересом наблюдала за игрой, восторженно орала после каждого удачного удара брата по мячу. В институтские годы, забегая иногда к Ромке домой, Борис встречал там уже другую Соньку. Худая и длинная, как Ромка, она часами торчала в коридоре у телефона, болтая с одноклассниками. А после того, как Борис перебрался в Москву, они ни разу не виделись. Лишь изредка Борис узнавал от Ромки, что сестра вышла замуж, что потом сын у нее родился. Выходит, сколько же они не виделись – почти полвека?

Соня открыла им дверь – в переднике, с засученными рукавами. Что-то готовила на кухне, чтобы потчевать гостей. Прямо в дверях они вгляделись друг в друга. Перед Борисом стояла седая, морщинистая, раздавшаяся вширь женщина; Борис вспомнил – Дора Львовна тоже к старости очень располнела. На улице Борис ну никак Соню не узнал бы. Да и она, конечно, не узнала бы его тоже… Они поздоровались, Соня церемонно чмокнула Бориса в щеку и побежала обратно на кухню.

В комнате на диване сидел Сонин муж Леня. Глаза безучастно смотрят куда-то вдаль. Нижний конец правой брючины застегнут булавкой – ступни нет. Когда они с Ромкой ехали в гости, тот успел рассказать Борису, что у Лени обнаружили тяжелый диабет. Как осложнение развилась гангрена, ступню пришлось ампутировать. А тут и другая напасть объявилась – прогрессирующая потеря памяти. Словом, у бедной Сони забот полон рот.

Борис, здороваясь с Леней, протянул руку. На мгновение тот безучастно повернул глаза, ответил слабым рукопожатием.

Соня принесла из кухни кастрюльку с горячим пловом, какие-то салаты. Вытащила из шкафа бутылку водки. Да еще Ромка достал из своей сумки бутылку коньяка и торт, которые они с Борисом по дороге купили.

– Садитесь к столу, гости дорогие. Давайте нальем, выпьем и закусим, пока плов не остыл. – Соня лучезарно улыбнулась, морщины в углах рта стали еще глубже. Она повернулась к мужу, погладила его по плечу.

– Ленчик, я тебе плова положу?

– Да, да, – отозвался тот, не поворачивая головы.

Ромка разлил коньяк. В рюмку мужа Соня плеснула заварку из чайничка. Подмигнув Борису, негромко пояснила, что доктора не советуют Лене принимать алкоголь. Они все чокнулись за встречу, даже Леня протянул свою рюмку с чайной заваркой. Выпили, принялись за салаты и плов.

Соня, повернув голову к Борису, спросила:

– Ну, как ты там, в Америке своей, живешь? Знаю, что жену похоронить успел – да будет ей земля пухом. Сын уже вырос?

Борис рассказал, что в Америке попервоначалу было трудно, английский никак не давался. А потом язык более или менее освоил и нашел работу в компании по проектированию трансформаторных подстанций, сначала – простым чертежником, потом в инженеры выбился. Сейчас уже на пенсии. Пенсия по американским понятиям скромная. Потому что стаж небольшой – всего девятнадцать лет отработал. Но на жизнь хватает. Даже вот поездку в Израиль смог себе позволить. Живет вместе сыном, тот пока холостой. Офицер, летает на истребителе. Очень душевный, заботливый парень…

– У нас с Леней тоже сын, – отозвалась Соня. – Привезли его сюда подростком, в школе учился хорошо, иврит быстро освоил. Потом в армии служил. А потом сумел перебраться к вам, в Америку. Вроде бы, бизнесменом стал, в Чикаго живет, дом свой купил. Только нам, к сожалению, мало внимания уделяет. Я не деньги в виду имею. Слава Богу, эта страна, в которой мы почти и не работали, обеспечила нас и квартирой, и пособием. Я имею в виду обычное внимание. Поначалу я сыну каждый месяц длинные письма писала. А он в ответ – хорошо, если за год пару открыток коротеньких пришлет. И не звонит совсем. Нам отсюда звонить в Чикаго все-таки накладно. И приехать, повидать нас хоть раз за эти годы он тоже мог бы. Ведь знает, в каком состоянии отец…

Соня вздохнула, погладила мужа по плечу. Тот сосредоточенно доедал плов, наклонившись над тарелкой.

В углу, на тумбочке, Борис заметил фотографию молодого парня в военной форме, с автоматом в руках.

– Сын?

– Он, Вадик. Когда в армии служил.

– Знаешь, дай мне его телефон в Чикаго, – решил вдруг Борис. – Прилечу домой и позвоню. Скажу, чтобы спешил делать добро. Пока мать с отцом живы. Сколько внимания мы родителям ни уделяем, все равно это лишь малая толика той заботы и любви, что получили от них. Когда они уходят, начинаешь понимать – не додал, не додал… Вон у Моисея в десяти заповедях не сказано о том, что надо любить братьев и сестер своих. Не сказано даже, что надо любить детей своих. Понятно, что любить надо, да все-таки не сказано. А вот о родителях сказано: «Почитай отца твоего и матерь твою». Ведь это – самое святое.

Борис потянулся к бутылке с коньяком, молча налил в рюмки себе, Ромке, Соне. Потом негромко спросил у нее:

– Можно я и Лене капну в рюмку – одну каплю только? У меня тост есть.

Соня согласно кивнула.

– Ребята дорогие, Леня, Рома, Соня, давайте выпьем за светлую память наших родителей. Я – человек неверующий. Да вот откроюсь вам – каждое утро начинаю с молитвы. Она коротенькая: «Папочка, мамочка, да снизойдет на меня ваша благодать». Если они где-то есть, как же дорого им, что не забыты. Да и мне прямая польза – если они где-то есть, уж точно замолвят там словечко за меня… Давайте же выпьем за ушедших отцов, матерей наших. За их светлую память. Не чокаясь.