воскликнула Глафира Семеновна.
Армянин выпучил глаза.
– Отчего, барыня-сударыня, ты сегодня такой петух? – спросил он.
– Оттого что не желаю, чтобы у нас было пьянство.
– Пьянство! Фуй! Зачем такие кислые слова, дюша мой? Я хочу полечить себя и твой муж, дюша мой.
– А я не позволяю.
Армянин покачал головой и спрятал бутылку в карман.
– Ох, какой строгий у тебя мадам, дюша мой, эфендим! – обратился он к Николаю Ивановичу. – Совсем такая же орел, как мой покойница жена.
Все молча пили чай.
– Ну, через час надо в Скутари ехать, – сказал наконец Карапет.
– Я не поеду, – обрезала Глафира Семеновна, сидя надувшись.
– Как не поедешь, дюша мой, кума мой милой? Вчера обещалась ехать. А туфли покупать? А кладбище смотреть? А дервиши турецкие видеть?
– Да ведь вы опять напьетесь, потом и возись с вами. Какое мне удовольствие с пьяными ездить?
– Глаша, да где же можно напиться-то на кладбище? Ведь мы на кладбище едем, турецкое кладбище посмотреть, – начал уговаривать Глафиру Семеновну муж.
– Кто вас знает! Вы и на кладбище вино найдете!
– Ну вот… Ну, полно… Да ведь там, на кладбище, мусульманский монастырь, монастырь дервишей.
– Ах, уж я теперь и в мусульманские монастыри не верю! – махнула рукой Глафира Семеновна, но все-таки сдалась. – Ну вот что… – сказала она. – Я поеду в Скутари. Но как только я увижу, что вы хоть один глоток вина сделаете – сейчас же я домой и уж завтра же вон из Константинополя!
Поплыли к Скутари
Армянин Карапет опять в новом черном сюртуке без признаков белья, в феске и с суковатой палкой. Николай Иванович в барашковой шапке – скуфейке и в легком пальто. Глафира Семеновна нарядилась в лучшее платье и надела венскую шляпку с целой горой цветов. Они по Новому мосту направились к пароходной пристани, чтобы ехать на азиатский берег, в местечко Скутари, расположенное против Константинополя. На пароходную пристань сходить надо было с моста. Она прислонена к двум железным мостовым плашкоутам. На мосту по-прежнему теснота. По-прежнему пестрые костюмы разных азиатских народностей и турецких женщин напоминают маскарад. Балахонники собирают проездную дань с экипажей и вьючных животных, но супругов Ивановых Карапет ведет пешком, так как мост и пристань находятся от их жилища сравнительно близко. Армянин говорит Николаю Ивановичу:
– За коляска и за проезд по мосту у тебя, дюша мой, двенадцать пиастры в кармане остались, а на эти деньги мы можем на пароходе у кабакджи выпить и голова своя поправить.
– Тс… – подмигивает ему Николай Иванович, чтобы тот молчал, и кивает на жену.
И вот они на старом, грязном турецком пароходе, перевозящем публику из Константинополя в Скутари и делающем рейсы по Босфору вплоть до входа в Черное море и обратно. Публики много. Во втором классе, через который пришлось проходить, сидят прямо на полу, поджав под себя ноги, закутанные турецкие женщины из простонародья, некоторые с ребятишками. Ребятишки пищат, ревут, запихивают себе в рот куски белого хлеба или винные ягоды.
Некоторые турки из палубных пассажиров улеглись на полу на брюхо и, как сфинксы, лежат на локтях, подняв голову. Шныряют с замазанными сажей лицами кочегары и матросы в фесках. Пароход шипит машиной, стоит турецкий и греческий говор.
Билеты взяты первого класса, и супруги в сопровождении Карапета проходят в первый класс.
Каюта первого класса помещается в рубке и делится на две части – общую и дамскую. Над входом в дамскую каюту под турецкой надписью французская надпись: «Harem».
– Глаша! Смотри… Гарем… – указал Николай Иванович жене на надпись, как-то особенно осклабился и спросил Карапета: – Что же это за гарем?
– Гарем значит дамски каюта, эфендим. Если мадам, барыня-сударыня, хочет спать в дамски каюта – она может.
– А мы?
– Ой нет! Турки за это побьют, – отвечал Карапет.
В общей каюте первого класса, состоящей из просторной комнаты с диванами по стене и столами перед ними, сидели фески в усах и бородах, толстые и сухопарые, курили, читали газеты и пили кофе из маленьких чашечек, которые разносил слуга в феске, без пиджака и жилета и в пестром полосатом шерстяном переднике. Были здесь и закутанные турецкие дамы с закрытыми черными и белыми вуалями лицами, очевидно предпочитающие сидеть с мужчинами, чем в отдельной дамской каюте. Тут же в каюте турок в чалме продавал ковры. Он держал один из них на плече и кричал по-турецки и по-французски стоимость ковра.
– Вот, дюша мой, купец с ковры пришел дураков искать, – указал армянин супругам.
– Отчего же дураков? – спросила Глафира Семеновна.
– На базар в Стамбуле ковер стоит триста пиастры, а здесь он его приезжему человек из Европы за пятьсот продаст.
Пароход тронулся. Николай Иванович сказал:
– Чего ж мы здесь сидим-то? Надо идти на палубу виды смотреть.
Армянин встрепенулся.
– Идем, идем, эфендим. Здесь, дюша мой, на берег картины первый сорт, – проговорил он и повел супругов на верхнюю палубу, находившуюся над рубкой каюты.
Плыли по Золотому Рогу. Налево и направо, на Стамбул и на Перу и Галату, открывались великолепные виды. Причудливые постройки всех архитектур стояли террасами по берегам и пестрели то там, то сям темной зеленью кипарисов. Сады в Константинополе, хоть и маленькие, ничтожные, чередуются с постройками. Пароход шел близ стамбульского берега. Видно было, что цвел миндаль розовым цветом, облепились, как ватой, своим обильным цветом вишневые деревья. На горе красовалась Ая-София среди своих минаретов. Погода стояла прелестная. Светило яркое вешнее солнце. Продувал легкий ветерок.
– Глубоко здесь? – спросил Николай Иванович Карапета.
– Дна не достать. Тысяча фут, дюша мой. Пароход пойдет ко дну – прощай, не достать. Провалился тут раз чрез мост наша один с каретой. Ехал домой ночью с хорошенькая француженка. А мост был разведен. Паша был пьян, кучер был пьян, французская дама была пьяная. Им кричат: «Стой», а паша не слушает, кричит: «Пошел». И провалились в воду. Три недели англичане искали – ни паша, ни карета, ни французская дама, ни кучер, ни лошади – ничего, дюша мой, не нашли.
Глафира Семеновна слушала и пожимала плечами.
– Да это совсем пьяный город! – сказала она. – Ну мусульмане! Стало быть, здесь и свинину продавать позволяют, если насчет вина такая распущенность?
– Самый лучший, самый первый свинья есть, – отвечал Карапет. – Хочешь, дюша мой, мадам, сегодня тебе к обед Карапет самый лучший котлеты от свиньи подаст?
Пароход вышел из Золотого Рога, вошел в Босфор и стал перерезать его по направлению к берегу Малой Азии. Показалась знаменитая средневековая башня Леандра, стоящая посреди
