и поить тебя. Но не уточнил, сколько раз в день или в неделю…
Конвоир выждал паузу, видимо, желая насладиться реакцией Алоизаса, но тот глядел уставше. Либо гематомы на лице скрывали все эмоции, либо увиденное не понравилось приверженцу Ордена, потому что лицо его исказилось от ненависти, еще юношеские черты стали острее, а тени под глазами гуще. Он замахнулся и кинул кружку в Алоизаса. Мастер вздрогнул от неожиданности и даже не успел опомниться, как конвоир плюнул в него.
– Из-за тебя, грешник, нам пришлось покинуть врата процветания! Ты заплатишь за это!
– Какие врата?
– Теневаль! – Мужчина продолжал говорить на повышенных тонах. – Теневаль был нашими вратами! Не делай вид, что все забыл. Это не смоет с тебя греха, не обелит твою черную душу…
– Эмерсон!
На этот раз вздрогнули они оба. Алоизас посмотрел в сторону решетчатой двери, и все слова застыли в глотке, будто язык пригвоздили к нёбу. В прямоугольнике прохода на пороге комнаты стоял Хальвард. На нем был все тот же серый костюм последователей Ордо Юниус, крест с кругом на груди и меч за спиной. Возможно, оружие имело для мужчины особое значение, раз он ходил с ним в костюме и в помещении. Хальвард лишь мельком удостоил взглядом Алоизаса, а потом посмотрел на конвоира.
– Что ты делаешь, Эмерсон?
Только сейчас северянин понял, что слышит голос брата впервые за долгие годы. Он говорил грубо и слегка с хрипотцой, будто до этого разговаривал несколько часов без возможности глотнуть воды.
– Я… Господин Халле, я принес грешнику еды, но он вздумал врать мне, и я не сдержался. – Так странно было видеть, как из зрелого мужчины конвоир превратился в смущенного подростка, которого журит взрослый.
– Вообще-то я спал и…
– Молчать! – Хальвард резко оборвал начавшего говорить Алоизаса, из-за чего тот лишь проглотил ком в горле и решил больше не лезть. – Тебе велели охранять его камеру и приносить еду. Не заставляй благодетеля думать о том, что тебе не по силам даже это.
Надо отдать должное Эмерсону, он не стал больше оправдываться, а лишь кивнул и направился в сторону выхода. Алоизас наблюдал за тем, как закрыли дверь, слушал гул моторчика в механизме и удаляющиеся шаги, пытаясь унять дрожь в теле. В очередной раз утершись рукавом рубашки, Мастер посмотрел на похлебку, стоящую на подносе. Он наклонился и придвинул его к себе.
Если бы не квадрат солнечного света в камере, Алоизас сбился бы со счета, сколько прошло времени с момента его заточения. Три раза он видел, как дневной свет сменялся ночной мглой. На четвертый раз его снова привели в кабинет на втором этаже здания.
За столом так же сидел мужчина в сером костюме, и как только северянин столкнулся с ним взглядом, то возненавидел серый цвет до тошноты.
Серые, практически бесцветные, глаза, серый хлопковый костюм с черными пуговицами, серый цвет стен. Создавалось впечатление, что спектр зрения сузился до чернобелых оттенков, настолько бесцветно было все вокруг.
– Мирза Звездовенценосный, даруй нам силы и вразуми грешника, – тихо говорил мужчина, уперев локти в столешницу и сплетя пальцы в молитвенном жесте.
Его кисти оплетали четки из агатовых бусин.
Алоизас понял, что молятся о нем, грешнике, и подавил в себе желание закатить глаза. Как быстрее всего оказаться на костре в логове фанатиков? Смеяться над их верой.
Эмерсон, приведший сюда Мастера, все это время хранил молчание, а когда Серый Костюм закончил молитву, они оба перекрестились, после чего он велел Алоизасу сесть на стул и проверил, крепко ли связаны его руки за спиной.
– Спасибо, Эмерсон, – сказал мужчина, положив четки на стол.
– Рад служить Мирзе Звездовенценосному. Что-то еще нужно, Рамир? – почтительным голосом спросил парень.
Имя Серого Костюма резануло слух северянина. Он явно был уроженцем Тиадены.
– Пока ничего. Подожди снаружи, пока он закончит покаяние.
Кивнув, Эмерсон вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Они остались наедине.
– Надеюсь, время, данное тебе нашим покровителем, Мирзой Звездовенценосным, вразумило тебя. Покайся в своих грехах, расскажи о своих планах и пророчестве.
Алоизас смотрел прямо в глаза Рамира, пытаясь разглядеть эмоции под непроницаемой маской благоговения.
– Пророчестве? В Теневале никто не говорил ни о каком пророчестве, – ответил Мастер.
Губы Серого Костюма сжались в тонкую линию. Понял, что выдал лишнюю информацию или остался недоволен ответом?
– Я был лишь куратором и помогал новоприбывшим освоиться. Если не считать услуг профессионального характера.
– Что наобещали тебе лжецы, раз ты предал Его?
Мастер Алоизас не отвечал, смотрел на мужчину перед собой, пытаясь изобразить душевные муки совести, делая вид, что борется сам с собой.
– Они пообещали спасти детей, – наконец, ответил северянин.
Лежа в камере, он думал о том, какую ложь рассказать последователям Ордена, чтобы выиграть время.
– Детей? – переспросил Рамир, удивленно подняв брови. – Разве дети были в опасности?
– Эти дети с Даром. Их осталось так мало в мире, а в Теневале казнили бы всех, имей они Дар или иную точку зрения. Я услышал, что они не желали принимать новое знание, поэтому их держали взаперти. Кто знает, если бы они и дальше продолжили брыкаться, следующими жертвами на полную луну после ведьмы могли стать и они…
Серый Костюм выслушал рассказ Алоизаса и поднялся с места. Он подошел к небольшому трюмо в углу кабинета, открыл деревянную дверцу маленьким ключом и достал оттуда стеклянную стопку. Поставив ее на стол, Рамир потянулся к выдвижному ящику и вытащил стеклянную пробирку с мутно-серой (ну, конечно) жидкостью.
Алоизас неотрывно следил за ним, и тишина, нарушаемая лишь звуком открытой пробки и плеском содержимого пробирки, давила на голову. Пальцы рук похолодели. Рамир взял стопку и подошел к северянину, схватил правой рукой его челюсть, заставив губы разомкнуться, после чего влил содержимое Мастеру в рот.
Первые несколько секунд ничего не происходило, и Алоизас чувствовал только, как холодная жидкость стекает по горлу. Как бы ему ни хотелось выплюнуть ее, рефлексы взяли верх, и он сделал глоток. Рамир уже отпустил его лицо и снова проделал манипуляции с платком и святой водой, как в первый день их «знакомства».
Внезапно все тело северянина пронзила судорога. Его будто ударили по голове чем-то тяжелым, и он видел со стороны, как его тело падает со стула и заваливается набок, выворачивая ноги и руки, но при этом ярко ощущая инфернальное пламя, разливающееся по внутренностям. Алоизас хотел закричать, но язык онемел и прилип к нёбу, а рот не слушался и не открывался, поэтому он мог издавать лишь жалобные стонущие звуки.
– А теперь… – послышался
