потерпишь неудачу, и в этом нет ничего бесчестного – никто из нас не является патентованным героем. Но это происходит потому, что вдруг вспомнишь, что́ может случиться с тобой, вместо того чтобы думать о смысле своих действий или о том, куда идешь. Тут может поддержать мысль о том, как важна, значительна конечная цель, и о том, что ты сам, твоя жизнь, твоя физическая цельность или твое счастье очень уж ничтожны по сравнению с самой целью.
Дам вам пример. Когда-то я преподавал в Русской гимназии в Париже, и в одном из младших классов была девочка, которая во время войны уехала к родным в Югославию. В ней не было ничего особенного – обыкновенная девочка, милая, добрая, цельная натура. Во время бомбардировки Белграда дом, где она жила, был разбит. Все жильцы выбежали, но когда стали осматриваться, увидели, что одна больная старушка не смогла выйти. Эта девочка не задумалась, она вошла в огонь – и так и осталась там. Но порыв, мысль, что эта старушка не должна погибнуть, сгореть заживо, была сильнее, чем инстинктивное движение спастись самой. Между правильной, мужественной мыслью и поступком она не допустила краткого мига, который всем нам позволяет сказать: «А надо ли?» Нет, не должно быть промежутка между мыслью и действием.
В рассказе о Петре есть еще один воодушевляющий момент. Он начинает тонуть, замечает свою незащищенность, свой страх, свой недостаток веры, сознает, что помнит о себе больше, чем помнит о Христе, – Христе, Которого любит и от Которого тем не менее позже отречется, несмотря на то что подлинно любит Его, – и вскрикивает: «Погибаю, спаси!», и оказывается на берегу. И я думаю, что невозможно просто сказать: «Я выйду из лодки, пойду по волнам, достигну сердцевины урагана и спасусь!». Мы должны быть готовы сделать шаг и выйти в море, которое полно опасностей, и если думать о море человеческом, мы окажемся в окружении опасностей разного рода, больших или малых. В какие-то моменты у вас вырвется: «У меня больше нет сил, мне нужна какая-то поддержка или помощь!» Вот и ищите помощи и поддержки, потому что если решить: «Нет, я буду геройски стоять до конца», можно сломаться. Так что надо иметь смирение сказать: «Нет, это – увы! – всё, на что я способен!» И в этот момент спасение придет в ответ на твое смирение.
Ценности нашего общества[81]
Во-первых, хочу поблагодарить вас за то, что пригласили меня – я чуть было не сказал: иностранца, но поскольку мы все принадлежим к различным этносам, я чувствую себя в этой стране не более иностранцем, чем некоторые из вас. Тем не менее хочу поблагодарить, что рискнули пригласить меня говорить о ценностях нашего общества.
Я хотел бы сделать два предварительных замечания. Первое: у всех нас общее то, что мы все принадлежим человечеству. Второе: жизнь и смерть непреложны, и в нашем зыбком мире они – две данности, которые кажутся мне очень важными. Мне приходилось, будучи русским человеком и в то же время политическим эмигрантом, обсуждать первый пункт – проблему человека, нашей общей принадлежности человечеству и на Западе, и в России. И я обнаружил, что этот вопрос – место встречи. Даже когда другие точки пересечения не срабатывают, наша общая принадлежность человеческому роду сближает нас.
Две цитаты приходят мне на ум, которые отражают крайние точки ситуации. Карл Маркс говорит где-то в своих писаниях, что новое общество не нуждается в Боге, потому что его бог – человек. С другой стороны, святитель Иоанн Златоустый говорил: если ты хочешь узнать, что такое человек, не смотри на престолы царей и на дворцы великих мира сего – посмотри вверх, посмотри выше и увидишь Человека на престоле одесную Бога Славы… И мне кажется, какую точку зрения ни принять (является ли для вас человек самым славным творением Божиим, человечество в полном смысле есть отражение Бога, и мы призваны быть тем, чем был Христос, или ваш подход вполне атеистический), всё равно точка пересечения – человек, и не только человечество вообще, но тот конкретный человек, который перед вами.
Очень важно, по-моему, видеть различие между конкретным человеком и человечеством в целом. Мне кажется, опасно думать в абстрактных терминах «человечества», потому что в таком случае каждый конкретный человек – пятно на нем: ведь никто не является идеальным образом того человечества, часть которого мы составляем. Это, я думаю, важно, и мы этому учимся в разнообразных ситуациях. Можно думать о народах, которые противоположны нам с политической точки зрения или находятся в военном конфликте с нами, но и тут встречаешься с конкретным человеком. Прежде чем стать священником, я был хирургом во французской армии и в Сопротивлении во время последней войны и помню, насколько отношение во время сражения отличается от того, как после смотришь на человека, который был ранен и попал к тебе. Во время сражения он – противник, которого надо победить; когда же к тебе доставлен раненый солдат или офицер, он просто человек, ни больше, ни меньше; он приобретает всю глубину и всё значение, какие имеет человек. Ему принадлежат все человеческие права на уважение, на равное отношение – наравне с вашим ближайшим другом; разница между ними зависит только от того, насколько он нуждается в вас. Если его нужда больше, то и прав у него больше. Вот и всё. Я думаю, это очень важное восприятие жизни, которое ширится со времени последней войны. Противопоставления между народами все уменьшаются, и всё больше осознаются наша человеческая общность, наши общие проблемы, наше общее стремление выжить. И при помощи всех средств общения мы можем поддерживать связь, смотреть друг другу в глаза и узнавать этого человека, а не один из образчиков народа, который нам чужд или противник нам.
Второе, что я упомянул, – это жизнь и смерть. Помню, когда я был подростком, мой отец как-то сказал мне (он глубоко меня любил, так что это не было ни поверхностно, ни грубо): «Помни: жив ты или умер – не имеет никакого значения ни для тебя, ни для кого. Важно, для чего ты живешь и ради чего готов умереть». Позднее эти слова соединились в моей мысли с древним христианским высказыванием, что следует всегда помнить смерть. Когда говоришь такое современному человеку, в ответ слышишь: «Неужели вы имеете в виду, что надо помнить, что я могу умереть в любой момент, и вся красота мира, всякая радость, всякая
