Алексий
На разъезженной дороге свежевыпавший снег перемешался с комьями грязи. И снег продолжал идти. Он сыпал и сыпал, будто пытался перекрасить, выбелить унылую скудость поздней осени. Но чёрная грязь вновь проступала сквозь белизну.
Трое всадников мчались по направлению к Городцу. У одного из них, громадного и могучего, ехавшего первым, в руке был факел. Рыжие космы пламени метались по ветру, и пятна неровного света то рассыпались по дороге, то улетали к низкому своду набухших влагой туч.
Последним скакал воин, как и его могучий товарищ, облачённый в кольчугу и шлем. На том и на другом были и плащи, но ветер отбросил за спину воинов, и, промокнув, они прилипли к кольчугам.
Между двумя воинами мчалась на гнедом, сильном скакуне женщина. Мокрый платок, надетый поверх тоже успевшей промокнуть кики[42], обрамлял тонкое, бледное лицо со стиснутыми, словно от боли, губами.
Замыкающий маленький отряд воин окликнул того, что скакал впереди:
– Слышь, Сбыско! Уж совсем свечерело. С пути-то не собьёмся? Впереди ни огонька не видать!
Сбыслав Якунович обернулся. По его лицу, обрамлённому шлемом и коротко подстриженной тёмной бородой, текла вода. В широких бровях застряли и не хотели таять блестящие снежинки.
– Дорогу-то зришь, Миша? – отозвался великан. – Не сбились мы никуда. Здесь одна дорога – на Торопец. А что света не видно, так вон метёт впереди как – всё затмевает. Скоро увидим огни, будь покоен. На стене монастырской непременно факелы горят…
Женщина, всю дорогу молчавшая, теперь крикнула своим спутникам:
– Мы правильно едем! Мы с князем не раз этой дорогой ездили туда, к Андрею. И до ночи доскачем непременно. Не бойтесь.
– Да кто ж боится-то, княгинюшка? – вскричал Миша, не столько обиженный, сколько огорчённый её подозрением. – Не взял бы князь Александр в дружину трусов. И не сомневаемся мы: вскорости уж в Городце будем.
Княгиня Александра Брячиславна стремительно скакала в Городец, чтобы застать мужа ещё живым. Посланный из дружины князя накануне примчался во Владимир и рассказал, что Александр Ярославич приехал в Юрьев монастырь смертельно больным и объявил, что хочет принять монашеский постриг и следом за ним – схиму.
Александра приняла весть без крика и рыданий. Только сделалась будто каменная и приказала тотчас седлать коней. Она ничего не хотела, только ещё раз увидеть и обнять человека, которого любила всю жизнь. С нею вместе отправились в путь двое преданных друзей князя, из той самой, первой его дружины. Именно на них он оставил, уезжая в своё последнее путешествие, любимую жену. Сбыслав и Миша, герои его прославленных сражений, отважные и честные его товарищи.
Вот и дрожащие пятна далёких огней замерцали сквозь мглу. Вот и обозначилась спустя какое-то время кромка монастырской стены. Вот вскоре едущих окликнули оттуда:
– Кто вы и что вам надобно?
– Нам нужно князя нашего увидеть – Александра Ярославича! – отозвался Сбыслав. – Мы знаем, что у вас он.
Монах со стены ответил:
– Князь Александр Ярославич здесь. Болен он тяжко и может вот-вот отойти. Ныне днём он постриг принял и схиму затем. Теперь имя его – схимник Алексий.
Княгиня Александра и двое воинов вслед за нею подъехали к воротам монастыря. Александра соскочила с седла. Миша тоже спешился и что есть силы ударил кулаком в ворота:
– Да что вы медлите-то?! – закричал он. – Отворяйте, живо!
Низкий мужской голос отозвался из-за ворот:
– Вы не сказали, кто такие!
Миша крикнул, сильно возвысив голос:
– Отворяй! Из дружины мы князя Александра Ярославича.
В воротах открылось оконце, монах увидал бородатое лицо дружинника. Удивлённо спросил:
– Михайло? Ты, что ли?
– Я, я. Отвори, инок Прокопий.
Створка ворот открылась. Монах оглядел Мишу и его спутника и уже хотел отойти, чтобы пропустить их, но тут его взгляд упал на княгиню.
– Стойте! – воскликнул он. – Женщине в монастырь можно ль?
Но Миша остался непреклонен:
– А когда войны да набеги? Али путники средь ночи зимой с пути сбиваются да в ворота стучатся? Всех ведь впускаете?
Монах смутился:
– Но так ведь бедствия же…
Сбыслав Якунович тоже подступил ближе:
– А что князь наш, защитник да заступник, на одре смертном пребывает, то не бедствие ль? Ты погляди, монах, погляди: кому путь преграждаешь?
Инок изумлённо всплеснул руками:
– Княгиня?! Матушка княгиня?! Входи, входи, Господь с тобою!
Они увидели Александра на нешироком ложе, уже в схиме, с крестом на груди. Вокруг молчаливо стояли несколько человек монахов и священник. Он только что закончил соборовать умирающего. Александр тихо шептал молитву. Глаза его были устремлены вверх. Над ним разворачивался расписной свод, и в какой-то момент князь перестал понимать, видит ли писаные лики ангелов или ангелы небесные уже сами смотрят на него и осеняют крылами.
Вдруг на фоне свода возникло обвитое платком лицо княгини Александры, Полные слёз прекрасные глаза женщины встретились со взглядом князя.
На его губах явилась улыбка. Он чуть приподнял лежащую на груди руку, взял за руку Александру:
– Друг мой дорогой! Любимая моя! Сашенька!
Она тоже улыбнулась, светло, радостно, словно шла с ним ныне под венец, а не провожала его в самый далёкий путь:
– Я с тобой, княже! Всегда была и всегда буду!
Он прижал её руку к своей щеке:
– А я, грешный, уж схиму приняв, молился, чтоб дал Господь ещё раз тебя на этом свете повидать. Спасибо Тебе, Господи!
– Спасибо Тебе, Господи! – прошептала Александра. – Благослови, отче Алексие! Ведь это ныне твоё имя?
– Благословляю! – прошептал умирающий. – Виноват я, что покидаю тебя…
И вновь она нашла силы для улыбки:
– А ты не печалься, любимый мой, не печалься! Господь милостив. Он нас надолго не разлучит. Всё едино – вместе будем! Скоро встретимся. Верь!
На другой день в храме Успения Пресвятой Богородицы во Владимире Божественная литургия началась странно и тревожно.
Храм был полон людей. Мерно бил большой колокол. Лица собравшихся казались напряжены и испуганы. Люди знали, что такой одинокий звон не сулит доброй вести.
На амвон медленно вышел митрополит Кирилл. Остановился, долго собирал силы, чтобы заговорить. Его лицо, всё такое же красивое, полное скрытой силы, было искажено болью.
Владыка протянул вперёд руку. Потом вдруг резко прижал её к груди. Беспорядочный ропот, заполнявший храм, стих.
– Чада мои милые! – воскликнул владыка Кирилл. – Беда пришла к нам. Великая беда. Ныне благоверный князь, великий Александр преставился!
По церкви прокатился единый стон и вопль отчаяния.
– Погибаем! – воскликнул кто-то.
И остальные подхватили, так что горестный хор заполнил храм, казалось, снизу доверху:
– Погибаем!!!
Будто ветром этот вопль вынесло на площадь, и оттуда понеслось вместе с
