другой из королевских советников, понимал, какой вред принес проект Антрима во время первой Шотландской войны и несостоятельность ирландского проекта во второй войне. Он полагал, что окажет большую услугу королю, если будет действовать тайно, по крайней мере до тех пор, пока Страффорд, автор ирландского проекта, будет занимать пост главного министра.
Король, обдумывая свои планы, как ему будет удобнее управлять парламентом и одновременно внести раскол в ряды шотландцев, продолжал помнить о возможной иностранной помощи. Он был разочарован отношением его дяди – короля Дании, посланники которого нанесли ему краткий визит в Йорк, но не были достаточно впечатлены его предложением начать переговоры о заключении договора. Союз с Испанией развалился, и испанский король, вынужденный в настоящий момент подавлять мятежи в Португалии и Каталонии, был не в состоянии поддерживать Карла деньгами. Тогда Карл воззвал к помощи к врагам Испании. В личном обращении к принцу Оранскому он снова вернулся к своему предложению о заключении брака между его младшей дочерью принцессой Елизаветой и единственным сыном принца. Принц Оранский был одним из богатейших аристократов Европы и успешным правителем Нидерландов, так что брачный союз обещал большие денежные поступления. Короля сильно заботило, чтобы его сестра, королева Богемии, которая проживала в Гааге совсем недалеко от дворца принца Оранского, не услышала случайно о его предложении. Он знал, что у нее были надежды женить своих сыновей на его дочерях, и потому намеревался поставить ее перед свершимся фактом, в противном случае она могла помешать помолвке.
Таким образом, у Карла было три многообещающих проекта: в лучшем случае зимой 1640 г. у него будет контролируемый и управляемый парламент, шотландские мятежники будут расколоты, а Дом Оранских будет готов наполнить доверху его сундуки столь желанной звонкой монетой. В дальнейшем присутствии Страффорда, всеми ненавидимого, уже не было необходимости, наоборот, оно могло навредить делу короля. Карл почти полностью самоустранился, оставив Страффорда одного отвечать перед Советом пэров за королевскую политику, а когда Совет восстал, Гамильтон, который вполне мог иметь индульгенцию от короля за все, что он сделал, призвал Страффорда покинуть страну. Гамильтон, должно быть, больше всех хотел, чтобы он ушел. Потому что, пока он оставался, многие продолжали помнить о намерениях короля прибегнуть к помощи ирландской армии.
Всеобщая непопулярность министра, наряду с ирландским вопросом, представляла опасность для короля, и, если бы Страффорд ушел с поста, возможно, Карл предстал бы перед парламентом в более выгодном свете. Но все зависело от способности короля и его Совета управлять будущим парламентом, и, уйди Страффорд, уже не будет министра, который смог бы взять на себя выполнение столь сложной задачи. Именно его постоянная помощь и совет были крайне важны. В некотором смысле ту открытую ненависть, которую он вызывал, можно было бы обратить в свою пользу. Его можно было бы сделать, в худшем случае, козлом отпущения, как это уже происходило с ним время от времени на заседаниях Большого совета. Либо как советник, либо как избранная жертва или и то и другое вместе, он еще мог быть полезным. Все эти вещи были очевидны и ему, и королю, но Карл справедливо полагал, что должен дать своему верному слуге шанс спастись, если он намерен сделать это. Страффорд предпочел остаться. Перед отъездом из Йорка в Лондон король имел с ним длительную беседу. О чем они говорили, остается только догадываться, кроме одной детали. Король знал, что Страффорду грозит опасность со стороны палаты общин и что его отставка – одно из главных требований ковенантеров. Но он все еще верил, что новый парламент будет более договороспособным, чем последний, и потому дал обещание своему главному министру. Слово короля, сказал он, что Страффорд сохранит свою жизнь и состояние, какой бы оборот ни приняли события в Лондоне.
Страффорд, который на протяжении последних 13 месяцев наблюдал, как каждый проект его или короля так и не смог осуществиться по причине ошибок в его исполнении, мало надежд возлагал на его обещание. Но не мог бросить свое дело, ту цель, к которой постоянно стремился. Он был обязан, даже если бы ему это и не удалось, попытаться спасти дело своей жизни, послужить монархии. Итак, он решил исполнить приказ короля. Но прежде чем отправиться в Лондон, посетил свой дом в Йоркшире и навел относительный порядок в своих личных делах. Обладая ясным и рациональным умом, он взвесил все шансы и опасности, поджидавшие его, нисколько не впадая в отчаяние. «Я должен отправиться завтра в Лондон, – писал он сэру Джону Рэдклиффу, своему другу, от которого никогда ничего не скрывал, – и полагаю, мне может грозить большая опасность, чем любому иному путешественнику, отправляющемуся из Йоркшира. Но остаюсь в прекрасном расположении духа, и у меня нет предчувствия беды… Все будет хорошо, и каждый следующий час дает мне больше надежды, чем предыдущий».
Глава 4. Парламент и корона. Ноябрь 1640 – март 1641
Король прибыл в Вестминстер и обнаружил, что его надежды контролировать парламент весьма туманны. Суд Высокой комиссии, заседавший в кафедральном соборе Святого Павла, прервал свою работу неделю назад из-за угроз бушевавшей толпы, громко выкрикивавшей: «Нет епископу!» Несколько дней спустя архиепископ Лод, входя в свой кабинет, чтобы заняться разбором нескольких редких манускриптов, которые собирался подарить Оксфорду, резко остановился на пороге: на полу лежал перевернутый его большой портрет кисти Ван Дейка. «Я не суеверен», – написал Лод в своем дневнике, такими словами он реагировал обычно на каждую неприятность. То же самое он мог сказать и о падении картины, но добавил: «Не дай Бог, чтобы это стало плохим предзнаменованием».
В лондонском Сити у друзей короля ушла почва из-под ног. Все усилия лорд-мэра Генри Гарравея, олдермена Абеля из «Винтнерс компани», Рейнардсона из «Мёрчант Тейлорс», олдермена Герни и других верных сторонников не увенчались успехом – им не удалось во время выборов провести в лорд-мэры человека короля. Контроль над городом перешел к оппозиционной партии, которая сразу приостановила предоставление королю обещанного кредита, обещав сделать это только после того, как соберется парламент. У оппозиционеров не было ни малейшего намерения обеспечивать финансовую независимость короля от палаты общин. Во время выборов в парламент они не поддержали роялиста сэра Томаса Гардинера, а выбрали четырех известных противников королевского двора; один из них, Сэмюэл Васселл, провел несколько лет в тюрьме за отказ платить непарламентские налоги королю.
Неудача, постигшая королевскую партию, не сумевшую обеспечить избрание Гардинера, имела серьезные последствия. Карл прочил его в спикеры парламента, и было нелегко подобрать другого кандидата, который
